Виталий Кондратьевич Миронов в 1961 году учился в седьмом классе арамашевской школы.
— 12 апреля нас собрали всех у репродуктора в одном классе, — вспоминает он. – Конечно, все были в восторге. Первый в космосе наш, советский, Юрий Гагарин! А я в то время мечтал стать летчиком. У меня так судьба сложилась – рожая меня, умерла моя мама, потом через три месяца отец попал в автокатастрофу. Воспитывала бабушка, а помогал брат моей мамы – Петр Фомич Миронов. И он был летчиком. Еще в 1940-м году пошел в летное училище, но не доучился, попал на фронт, правда, в обычные войска. И только в 44-м снова попал в летное. После войны тоже летал. Как-то раз, перегоняя самолеты из Китая, летел над Уралом. Напарник заметил: мол, где-то здесь твоя малая родина. И точно, он увидел озеро Молтаево.
Дядя Виталия Кондратьевича тогда совершил необдуманный поступок: едва не касаясь линий электропередач, на штурмовике, сделал четыре круга над родной деревней.
— У нашей соседки было двенадцать кошек, — улыбается Виталий Кондратьевич. – Все разбежались, месяц собирали, так и не собрали всех. Да что там кошки! Коровы разбежались. Кто-то со стога слетел. Короче, все перепугались, а дядю уже в Свердловске под стражу взяли, понизили в звании. Но такое лихое поведение – отличительная черта людей того времени.
Виталий Кондратьевич рассказал, что именно полет в космос сделал из его сверстников таких увлеченных людей, в основном технарей. Моему собеседнику, правда, не удалось стать летчиком, как его дядя и Юрий Гагарин. Зрение подвело. Попав на срочную военную службу, он стал связистом при штабе воздушной армии Прикарпатского военного округа.
— Наш полк связи, — продолжает мой собеседник, — базировался во Львове, а мы, радиорелейные механики, располагались между двумя аэродромами — военным и гражданским, недалеко был еще завод по выпуску запчастей к самолетам. Первое время мы не могли привыкнуть к гулу, а потом ничего. Как-то раз нас во внеурочное время построили на плацу, почти весь полк. Мы поглядывали по сторонам, не понимая, в чем дело. Вот тогда мимо строя и проследовал Гагарин. Коренастый, невысокий. По рядам пролетело восторженное: «Это же Гагарин!». Его улыбку открытую, конечно, забыть нельзя. Я сначала его не разглядел, но, когда он подошел ближе, начал отвечать на вопросы о семье, работе, детях, отметил для себя многое. Он был в обычной авиационной форме. Как нам потом рассказали, просто самолет остановился у нас на дозаправку топливом, возвращаясь из Венгрии. Ребята и старший командный состав бросились брать автографы. У меня с собой ни бумаги, ни ручки не оказалось, жаль. Но это короткое время встречи я и так запомнил. Он для меня первооткрыватель, бесстрашный и мужественный. Вот только сейчас стали говорить о том, что рано тогда было посылать человека в космос. Полгода, кажется, не прошло с того момента, как Белка и Стрелка слетали. Он осознавал, конечно, что, может быть, это его последний полет, что он может не вернуться, но все равно полетел, стал первым.
Виталий Кондратьевич считает, что тот прорыв в космонавтике сразу повлиял на всех наших людей. Люди стали стремиться быть первыми во всем, исследовать мир вокруг, горели изобретательством.
— Это такой толчок… — говорит Виталий Кондратьевич. – Для меня тоже.