6 июля 1941 года
Получили боевой приказ бомбить танки противника в районе Львова. Взлетели, построились… Подошли к цели, спокойно делаем первый заход, никаких признаков врага. Ведущий начинает бросать бомбы. Внизу танки переворачиваются кверху брюхом. Зенитка открывает сильный огонь. Один снаряд попадает в мою машину. Штурман ранен, но бросает бомбы точно. Только вышли из зенитного огня, появились Мессершмидты-109, напали на звено Кондратьева, Маринина изрешетили, Логин загорел и пошел вперед, пламя удалось сорвать. Идем 8 машин, Логин сел в районе Котовска на своей территории. Сбито два Мессершмидта. Садимся в д. Апостолово. Собралось много народа. Раненых увезли в госпиталь. Колхоз привёз нам меду, масла, хлеба, молока, вишни, черешни.
Жили там два дня. Провожать пришли девушки-комсомолки со цветами и подарками, мне одна девушка, Маруся Старчин, подарила одеколон, папирос, портсигар и цветы. В общем, приняли нас исключительно по-отечески, как своих родных сынов.
2 августа 1941 года
Что мы имеем? Так всегда спрашивает Женька. Кондратьева и Бокарева подожгли истребители, спаслись на парашютах Ткаченко и стрелок. Сергеева сбили истребители, меня крепко потрепали. Маринин тоже два раза приходил на одном моторе, но он живучий. Всего потеряли три экипажа, это уже не так много, но за все это поплатится свиная морда фашистов, еще не один раз они испытают на собственной шкуре силу русского оружия.
До 17.VIII-41 г.
Сделал 14 боевых вылетов, летал с Борькой Решетниковым, Васькой Астафьевым, Люшкой Головлевым, но больше всего с Васькой — хороший спокойный парень. За это время вывел из строя флагманского дока. Залетел снаряд от зенитки в кабину радистов, перебило все тросы управления самолетом, изрешетило весь хвост, но радисты оба невредимы…
Однажды взлетели с Васькой в третий вылет в день, и у меня сильно закружилась голова, открыл фонарь, меня стало рвать, все задувает в кабину, фонарь закрыл. Васька посоветовал садиться, я сел, вместо меня полетел Заводчиков, слетал нормально. На другой день на десятке полетел Попель, и его подожгли. Экипаж жив, а десятки не существует.
Несмотря на напряженную работу (2-3 вылета в день), успеваем есть фрукты: яблоки, груши, сливы, абрикосы — их здесь в неограниченном количестве и почти бесплатно. Один раз в колхозном саду стреляли по грушам из нагана, я попал со второго выстрела в самую косточку.
19.08.41 г.
Грузимся в эшелон, куда поедем, неизвестно. Ясно одно, на восток, но что ждет впереди — остается неизвестным. Едем тихо, то и дело стоим по несколько часов. Наконец от Волновахи резко на юг на Мариуполь, рядом море. Сразу пошли с Васькой купаться. В эшелоне стоим до вечера, много пили, да и нечего было больше делать. Слушали вагонный джаз под управлением Акимова (ля-ля-ля-ля).
22.08.41 г.
Погуляли по Мариуполю, купались в море и впервые знакомились с «маяком». Кроме шампанского и пива, нет ничего, а после боевой жизни и это кажется раем.
13 октября
Всего имею 28 вылетов днём и 7 ночью. Враг угрожает Таганрогу и Ростову. Кулик приказал летать днём и бомбить по одному применимо к облачности. Полетели своим экипажем. До цели шли под облачностью на 300-350 метров, перед целью Петька сказал войти в облака и изменить курс. Первый раз на цель вышли внезапно, и Петька сбросил 6 бомб в самую кучу танков, снова уходим в облака, делаем разворот и заходим на цель вторично, Петька бросает по дороге еще 4 бомбы, нас поливают огнем из всего, что только можно (пулеметов, автоматов, винтовок). Снова в кабине что-то разорвалось, с манометра СО2 полетели стекла.
Уходим в облака, меняем курс и идем несколько минут, затем выходим из облачности и идем на бреющий полет, чувствую, течет кровь с левого плеча и немного ест плечо. Петьке и Бухарёву ничего не говорю. Прилетели на аэродром, сели, и тогда я сказал Петьке, что кажется, немного ранен. В машине оказалось 11 пробоин, всё почти разными пулями. Пробит бензобак 2 группы с правой стороны.
Доложили командиру дивизии о выполнении задания, и тогда пошел в санаторку. Там меня всего замотали в бинт, аж самому стало страшно. Увезли в госпиталь, но я чувствую себя нормально. Вечером смотрели кино «Семеро смелых», а наутро пришел врач, и я попросил, чтобы меня выписали, так как я чувствую себя вполне нормально, и мою просьбу удовлетворили.
Провожать собрались много сестер, все рассматривали наше обмундирование, восхищались, как мы поворачиваемся в таких комбинезонах, спрашивали, холодно ли в воздухе.
20 октября
Командир эскадрильи спросил меня, могу ли я летать. Я хотел полететь, но рана дает себя чувствовать, и скрепя сердце пришлось отказаться. И неудобно, но что я могу сделать, боль усиливается, через повязку идет кровь.
21 октября
Пришли в свою столовую, сразу стали давать вино, чувствую себя униженным среди своих товарищей, все летают, а я сижу, но ничего, духом не падаю, ещё будет время, возьму своё. Думаю написать письмо домой, уж давненько я ничего не писал.
27.10.41 г.
С Петькой ходили на почту. Домой послал телеграмму и 1000 рублей денег.
31.10.41 г.
Обычный полёт на испытание самолётов и моторов. Взлетели хорошо. Моторы работают нормально. После первого разворота, убедившись в правильной работе моторов, убрал шасси. Левая лампочка сразу загорела, а правая долго не загоралась, потом начала мигать. Как только закрыл кран №2, правая лампочка сразу потухла и нога вывалилась, попробовал ещё закрыть ногу на верхний замок, но ничего не получилось. Воздуху осталось 50 атм.
Решил выпустить обе ноги, открыл кран и дал ручку на себя, левая зеленая лампочка загорела, а правая не горит, и нога осталась в том же положении, воздуху осталось 20 атм. Поднимать ноги нельзя, потому что они могут остаться в положении не на верхнем и не на нижнем, значит шасси выпускать нельзя, потому что ручки не вышли, а давление 20 атм. Так что шасси поднять нельзя. Выкручиваю аварийно, сначала крутилось легко, а потом стало невозможно тянуть, а правая зеленая лампочка не горит.
Баранов помогает мне, и тянем до того, что лопнул трос, а нога не вышла на место. Решил сделать несколько ходков, может от ударов нога встанет на место.
Пять раз заходил на посадку, пять раз ударял левой ногой, но она оставалась в том же положении. На старте заметили болтающуюся ногу и ждут, что сейчас, должно, что-то произойдет. Старт перенесли в сторону, чтобы не мешать машинам после моей посадки летать. Санитары наготове, народ собрался.
Мне осталось одно: или выбросить экипаж на парашютах, а самому садить машину, но это только мысленно пронеслось в голове. Все с земли с нетерпением ждут, что сейчас что-то произойдет — наверное, страшное. Я прекрасно вижу, каково настроение на земле, потому что все волнуются и видят, что правая нога болтается.
Принимаю решение садиться на одно колесо. Приказал всему экипажу снять парашюты, Баранову открыть патрамоны и быть готовым ко всему. О катастрофе не думаю, не хватает времени. Захожу на посадку. Мелкая дрожь пробежала по телу, но сейчас же взял себя в руки, все внимание расчёту, земле и посадке, больше не о чем думать, да и некогда. Расчёт нормальный. Выключил моторы во избежание пожара, сделал низкий подвод и посадил машину на одно левое колесо. Машина бежит ровно, но вот начинает накрениваться вправо, нога полностью убирается, машина ложится на плоскость и резко разворачивается на 180 градусов. Всё, машина на земле, экипаж жив.
При осмотре оказалось: аварийный трос порвали, первый винт погнулся, правая плоскость — консольная часть — чуть-чуть погнута, остальное всё в порядке. Машину оттянули на стоянку, а мы с Барановым пошли на обед, как будто ничего не произошло, как будто так и надо.
Вот так свои первые месяцы войны описал летчик дальней бомбардировочной авиации Николай Афанасьевич Панов.