— Вот на прошлой неделе министры приезжали, много чего обещали, 56-ую школу смотрели, новый дом, на АМЗ побывали, а на ЕРЗ даже не заехали. А их люди ждали — думали, может, Гредин на месте с ситуацией ознакомится, рабочих послушает, а заодно объяснит им, что будет дальше с заводом. Если не будет в нашем городе таких предприятий, как радиозавод, не нужны будут стадион «Локомотив», огромная 56-ая школа, новые дома — некому будет здесь жить, учиться, развиваться.
Эти полные горечи слова после выхода прошлого номера сказал мне мой отец, проработавший на Егоршинском радиозаводе 32 года, целую трудовую жизнь, поэтому и переживающий искренне за судьбу родного предприятия. Он и сейчас там работает. Уверена, его чувства понятны многим артёмовцам: не одно поколение выросло профессионально на этом предприятии, которое всегда считалось градообразующим.
С детства слышала от людей: «Твой отец первоклассный специалист, такого токаря в городе ещё поискать — всё, что угодно, выточит». За работой своего уважаемого родителя не видела: завод — закрытое предприятие. Но много слышала от него о работе, как он творчески подходит к ней. Заказы поступали военные, требующие большого мастерства и математической точности, и такая работа его вдохновляла на самосовершенствование. Не раз отец до глубокой ночи засиживался на кухне за книжками по токарному делу. И порой мне, девчонке, доверительно рассказывал:
— Представляешь — маленькая, с ноготок твоего мизинца деталь, вся резная, её и в руках-то не удержишь, а ошибёшься на полмиллиметра — деталь не пойдёт.
Тогда работать на завод брали лучших, из желающих очередь стояла.
Сегодняшние школьники и студенты даже знать не будут, какое легендарное предприятие существовало на их малой родине, на котором у большинства из них работали бабушки и дедушки. Да и мы, родители сегодняшних школьников, уже не мечтали трудиться на заводе, дружно двинув после выпускных школьных экзаменов в институты, не подозревая о том, что уже с нас Россия начнёт превращаться в страну менеджеров — страну, в которой профессия рабочего просто утратит свою привлекательность. Но тогда, до 90-х, всё было ещё не так. И на Егоршинском радиозаводе.
В учебно-производственном комбинате (существовала такая учебная площадка для дополнительного профессионального образования) было круто учиться в группах по радиоэлектронике, где преподавателями были бывшие работники ЕРЗ. Получается, они учили нас собственной профессии — передавали опыт. В теории мы учили какие-то микросхемы, а на практике учились паять, и практические занятия были любимыми. Причём девочек в этих группах было немало. А после экзамена нам выдали корочки монтажника радиоаппаратуры, которыми мы ужасно гордились. Вряд ли сейчас найду эти корочки. И честно скажу, с тех пор воспользовалась своими навыками всего однажды, чем немало удивила домашних, но важно другое: нас, школьников, действительно учили азам профессии, по-настоящему. Профессия эта не была нашим будущим, но была страховкой. И опытом. Кстати, и практика была настоящая — на заводе, на закрытом предприятии!
Попасть на ЕРЗ — так, ради любопытства, — во всех остальных случаях не представлялось возможным. Ну, максимум — можно постоять на проходной и посмотреть, как люди целым потоком выходят ровно в пять вечера, предъявляя жёлтый пластиковый пропуск с личной фотографией. Такие пропуски многие из нас постоянно видели дома: у большинства родители работали на ЕРЗ. Отношение к пропуску было какое-то священное: не забыть, ещё страшнее — не потерять. И вот такой, хотя и временный, пропуск выдают школьникам, обучавшимся в УПК радиоэлектронике. Можно было лопнуть от распиравшего чувства гордости! Теперь мы целой компанией одноклассников собирались рано утром и спешили на завод, стараясь ни в коем случае не опоздать: предприятие-то режимное. В общем, чувствовали себя взрослыми.
Внутри завода всё приводило в восторг. И шум в огромных цехах, в которых что-то говорить друг другу было бесполезно — всё равно никто ничего не услышит, ни говорящий, ни слушающий. И длинные-предлинные столы, на которых размещалось паяльное оборудование и за которыми располагались сразу десятки рабочих мест. И невероятные, в несколько этажей, окна. И проходная, на которой мы уже знали в лицо всех контролёров, но они, конечно, не могли запомнить нас, потому что ежедневно впускали и выпускали около восьми тысяч человек. И столовая с её сытными комплексными обедами на шестьдесят копеек, где в обеденный перерыв скапливалось огромное количество народу, но почему-то все успевали пообедать, и где нас, стажёров, всё время кто-нибудь из многочисленных родительских знакомых одобряюще хлопал по плечу и называл подрастающей сменой.
Сменой мы не стали. Кажется, лишь два человека поработали на радиозаводе, и совсем не от безысходности: один, например, учился в УПИ. Просто ЕРЗ для них тоже был вариантом — мы ведь ещё успели вдохнуть воздуху целой заводской империи, объединяющей тысячи людей общим делом, обеспечивающей достойную жизнь многим семьям, дающей уверенность в завтрашнем дне. Вернее, объединявшей, обеспечивавшей, дававшей. В прошедшем времени.