Немного времени на сборы, и, проехав несколько десятков километров по утренней трассе, мы на месте. Последний подъем в гору и — резкий поворот на просёлок, который упирается в костлявые ноги жужжащих от электрического тока столбов. Несколько десятков шагов по ковру из опавших листьев, и мы стоим у земляных укреплений, различить которые можно только опытным глазом.
Укрепления, которые находились в лесу, представляли собой довольно длинную линию траншей и отдельных окопов. Со стороны железной дороги тянулись зигзагообразные траншеи, которые имели глубину чуть выше щиколотки. Когда над лесом виднелся солнечный диск, жёлтая трава, полностью завоевавшая траншеи, была в тени миллионов сочных березовых листьев. С каждым легким дуновением ветерка листья начинали свой невероятный танец, будто наполняя траншеи какими-то сказочными существами, охраняющими тайны этих мест. Когда же солнце заходило за очередную тучу, траншеи тут же ощетинивались полусгнившими бревнами когда-то добротных брустверов. Укрепления, которые находились ближе к тракту, вероятно, представляли собой неглубокие отдельные ячейки, прикрытые с фронта баррикадами из веток и хвороста. Десятки маленьких окопчиков сейчас казались совсем несерьёзными, они были похожи на отверстия в стене какого-то огромного заброшенного муравейника.
Мы включили приборы и стали с какой-то непонятною дрожью в руках «утюжить» землю. Неожиданно яркое солнце, до этого даже сквозь тень деревьев прилично греющее спину, исчезло, окутанное тяжелыми серыми тучами. Заморосил дождь. Практически каждый раз сразу после обнаружения каких-либо позиций начинается затяжной дождь. Быть может, природа какими-то неведомыми для нашего понимания способами чувствует те места, в которых когда-то страдали люди…
Огромные капли стучали по наспех накинутому дождевику, заглушая сигналы, издаваемые прибором. Приходилось вслушиваться, выбирая из тысяч природных звуков необходимые и знакомые переливы металлоискателя.
Лишь изредка, вероятно, после основательных поисков товарищей, попадались патроны, и в исключительных случаях — гильзы. В общей сложности за несколько дней нашей командой было обнаружено всего около десятка гильз, что для поиска на местах боев очень и очень мало. Скорее всего, красные не оказали серьезного сопротивления и, бросив окопы, отступили. В одной из отдельных ячеек, которая находилась у самой трассы, мы обнаружили около пятидесяти нестреляных патронов для винтовки Мосина. Один патрон оказался довольно редким, образца 1891 года. Обследовав до конца местность перед ячейкой и за ней, мы перешли трассу и обнаружили на другой стороне остатки подобных ячеек, но на их месте, к сожалению, находилась свалка, из-за которой вести поиск было невозможно…
Дождь со временем только усиливался, в резиновых сапогах хлюпала вода, а камуфляж под дождевиком был полностью мокрым. На этом мы решили завершить поиски.
Год 1918, август. Как это было
К вечеру мы вышли на небольшую высоту, освещенную солнцем, которое, пробиваясь сквозь верхушки деревьев, красило траву в приятный золотой цвет. Если старательно вглядываться в могучий уральский лес, можно увидеть маленькую и извилистую речку, которая шумно переливалась и сверкала на солнце. Именно здесь, как говорил командир, и предстоит нам отразить атаку наступающих белых частей. Эх, какие атаки, какая стрельба?.. Снять бы сейчас ставшие свинцово-тяжелыми ботинки, растянуться на траве да отдохнуть, вдоволь надышавшись сладким лесным воздухом.
Откуда-то слева доносятся звуки топоров, пил, громкие крики людей, словно ножом, разрезавшие мои сладкие грёзы… Поступил приказ строить укрепления для отражения предстоящей атаки. Ветераны, пришедшие с фронтов Великой войны, понимавшие толк в рытье окопов, предложили вырыть одну длинную траншею, которая соединяла бы железнодорожный путь с трактом. За трактом и за железной дорогой предполагалось сделать небольшие, отдельные окопчики. Наступление белых, как всегда, ожидали со стороны железнодорожного полотна. Часть товарищей отправилась за тракт, а мы остались здесь. Одни копали, другие пилили деревья, которые шли на укрепление бруствера нашей свежевырытой траншеи, а третьи просто курили, не принимая во внимание приказы командиров, сдобренные крепким русским словом. Лопаты со скрежетом врезались в покрытую сочной травой землю, выворачивали корни, оставляя после себя только лишь холодные извилистые ямы, которые, соединяясь в траншеи, становились похожими на огромную причудливую змею.
Сил больше не было. Своей маленькой сапёрной лопаткой я изрядно натёр руки, которые стали похожи на руки нашего пасечника, всегда искусанного его любимыми пчёлами.
Стало темнеть, поступил приказ траншею продолжить, только лишь до большой раскидистой березы, а от неё до самого тракта вырыть отдельные ячейки. Люди начали волноваться и, несмотря на усталость, с новыми силами продолжили работу. Вероятно, противник был уже на подходе. Хотелось как можно быстрее вырыть себе хоть какое-то укрытие. Свою ячейку я выкопал так близко к дороге, что мог разглядеть лица товарищей, находившихся с той стороны, которые уже закончили свою работу и спокойно отдыхали. Пытаясь поднять мешавший мне корень, я сломал черенок своей лопаты, а сам заступ с досадой бросил на дно вырытого окопа. Руками я сделал в своем окопчике полочку и сложил на неё лежавшие до этого в карманах патроны, обложил травой свежий круговой отвал земли, которая в этом лесу была непривычно мягкой. Я сел на дно своего окопчика, закурил и не заметил, как погрузился в глубокий сон, в котором пусть и недолго, но удалось пожить той прежней жизнью — с запахом свежего сена, с матерью, с любимой соседской девчонкой. Даже во сне я чувствовал, что окружающий мир затих, земля словно устала от бесконечных разрывов и сейчас пыталась сохранить каждую минуту опустившейся тишины. Сегодняшняя ночь не таила в себе опасностей, она не несла первобытный страх, свойственный человеку, а напротив — была мягкой и доброй. Хотелось продлить, удержать ещё хотя бы на несколько минут эту чудесную ночь, но первые лучи солнца разбудили ещё прохладную и сырую от утренней росы землю.
Открыв глаза, я увидел огромную божью коровку, такую, каких никогда до этого не видел, расправив крылья, она с едва слышным жужжанием полетела куда-то верх, к кронам сосен. Поднявшись, я увидел, что мои товарищи напряженно всматриваются в лесную чащу. Кто-то нервно курил, кто-то в сотый раз пересчитывал патроны, а бородатый, незнакомый мне старик деловито укладывал на бруствер ручные гранаты.
Справа от меня послышались выстрелы, потом ещё и ещё, затрещали пулемёты. В соседнем окопчике прозвучала пара выстрелов: вероятно, опутанные страхом бойцы приняли причудливые лесные коряги за противника и открыли огонь. Мне не было страшно, я будто был не здесь и не сейчас, всё это словно происходило не со мной. Со стороны тракта на меня двинулись несколько фигур, я прицелился, но вовремя заметил, что это наши, видимо, покинувшие свои окопы бойцы, бежавшие в ужасе, без оружия. Через секунду они упали, будто куклы, раскинув руки. За ними показались еще несколько человек — вероятно, чехи. Я прицелился, выстрелил, и огромного роста молодой парень упал, согнувшись, с застывшим на лице ужасом.
Где-то впереди слышались разрывы артиллерийских снарядов, было видно, как поднимается множество маленьких пыльных столбиков, словно по земли хлестал какой-то смертельный дождь. Наверное стреляли с нашего бронепоезда, полагая, что враг наступает с фронта.
Неожиданно разрывы прекратились, и по лесу эхом отдавалось всё более стихающий шум парового котла. Было ясно, что поезд уходит, скорее всего, опять заклинило орудие.
На секунду обернувшись, я увидел, что в соседних окопах никого нет… Блеск штыка… Странный металлический звук… Упал… И опять сон, запах свежего сена, мать, любимая соседская девчонка. Теперь уже навсегда…
