Виктор говорит о своей войне. О войне, которую видел своими глазами, где убивали его друзей и приходилось стрелять ему. Он приехал к семье, но видно, что то, что пережито со второго июня, когда упали первые снаряды на администрацию города Луганска и до момента его пересечения границы с Россией, — его пока не отпустило. Да такое и не отпускает…
«Я не разрушитель, я — строитель»
— В Артёмовский я приехал 2 ноября, прямо на день рождения брата. Очень торопился, чтобы приехать на день рождения дочки, у неё — 30 октября, но не успел.
— Как добирались?
— Не без трудностей. Ехал по паспорту Луганской народной республики. Доехал на автобусе до Изварино, это КПП, который наши ополченцы контролируют. Потом в Ростовскую область, в Миллерово, дальше по России.
— В мирной жизни кем были?
— Строителем. Я даже оружие до войны не держал в руках, за исключением одного раза, когда в школе на уроках допризывной подготовки давали подержать автомат Калашникова. Я не привык разрушать, привык наоборот — созидать. Но так сложилось. В ополчение сразу пошел. У меня ж дед против фашизма воевал и до Берлина дошёл, поэтому и я не смог остаться в стороне. Это очень страшно — война. В Луганске, например, многие дети, которые не уехали, научились на звук различать калибр орудия, из которого стреляют, и марку его: миномет, САУ… У нас нет ни одного района в городе, где не было бы разрушенных домов. А местные жители, дошло до того, что теперь спокойно себя чувствуют, если стреляют из стрелкового оружия — это ж автоматы и пулеметы, не бомбежка. Боятся бомбежки. В районе, где я живу, пролетел самолёт, сбросил фугасы — и двух улиц нет.
— Сколько времени с женой не виделись ?
— С 23 июня. Когда 2 июня у нас разбомбили облгосадминистрацию в Луганске с самолетов, я отправил её к маме в Алчевск из Луганска, а сам вступил в ополчение. Мне приходилось ей многое недоговаривать, чтобы она не волновалось, говорил, что работаю. А в это время мы уже стояли мы на блокпосту в центре города. Но я сам не стрелял сначала — до того как в плен попал. Потом наш блокпост в середине лета разбомбила «градом» украинская армия.
«Айдар» разбили дважды
— Луганск был в блокаде?
— В середине июля Луганск оказался в кольце, город был в блокаде сорок пять суток. Нас полностью перекрыли. Единственное, что мы как-то умудрились прорвать кольцо на краснодонское направление.
— А кто сражался против вас?
— Помимо украинской армии (ВСУ — вооруженные силы Украины) ещё нацгвардия — это боевики майдана, карательные батальоны, такие, как «Айдар», «Донбасс». ВСУ — это призывники. Им деваться некуда, их отправляют на убой. А вот карательные батальоны … «Айдар», например, в населенный пункт заходит под музыку немецких маршей или под арабскую музыку — у них колонки на бронетранспортерах установлены. «Айдаровцы» ходят со свастикой: на украинском флаге — белый круг и свастика. И на шевронах тоже, на бронетехнике.
С «айдаровцами» я сталкивался в бою. Мы два состава «Айдара» разгромили. Последний раз незадолго до того, как я подал рапорт об увольнении из сил ополчения. Мы сталкивались перед городом Счастье, это город-спутник Луганска. Тогда от 250 человек их осталось 11. И когда я уже приехал сюда, мне рассказали, что «Айдар» снова сформировали. Это наемники, их набирают за деньги.
— Это они стреляют по мирным жителям?
— Я до сих пор не понимаю, зачем они стреляют не по расположению воинских частей, а по социальным объектам: по детским садам, школам, больницам, по жилому сектору?
Город бомбят — везде пожары. В Луганске на весь город было четыре пожарные машины. И, когда приезжали пожарники тушить пожар, диверсионные группы, которые находились в городе, с минометов стреляли по пожарным машинам, по каретам «скорой». Осознанно это делали. Я уверен, что они знали, где находятся расположения наших частей, но стреляли — по мирным жителям. Не могу понять, зачем бомбили, например, автовокзал, где собирались для отправки беженцы. Онкодиспансер, который только перед войной построили, полностью разбомбили. Центральный рынок разбомбили. Ну рынок-то зачем? Понятно же, что нет военной техники! Запугивали население.
…Детей гвоздями прибивали
— В то, что люди могут так зверствовать, даже поверить невозможно…
— В Новосветловке, в поселке Хрящеватое, где стояли «Айдар» и нацгвардия, творилось невероятное. В Новосветловке из 1370 домов осталось тех, что подлежат восстановлению, семьдесят. Посёлок Металлист, это в трех километрах от города с северной стороны от Луганска, тоже полностью уничтожен. Там была линия обороны у нас, ополченцев. Жители, кто смог, уехали самостоятельно, часть мы эвакуировали. А вот те, кто попал к «нацикам», пострадали серьезно. Над ними издевались, пытали. Особенно доставалось мужскому населению. Над мужчинами очень сильно издевались, чаще убивали. Женщин насиловали, были такие случаи, что беременным женщинам животы вспарывали. Я вам не ужасы рассказываю, там на самом деле это есть. Это действительно фашисты! Это люди, в которых нет ничего человеческого.
Когда мы в Металлист зашли, а по условиям перемирия его оставили нам, я видел парня, например, лет четырнадцати, повешенного на фонарном столбе. Видел приколоченных детей к деревянным столбикам.
А в городе Счастье, когда была нацгвардия, они где-то раздобыли списки ополченцев и ходили в дома тех, кто сочувствует ополчению или к тем, у кого родственники в ополчении, ходили и расстреливали. Знаю, например, что расстреляли двух женщин — у одной муж в ополчении был, а у другой — сын. Тоже в целях устрашения.
— Перемирие изменило ситуацию?
— 6 сентября объявили перемирие согласно минским договоренностям. В городе Луганске стало спокойно. В пригородах — стрельба. А в Донецкой области боевые действия и не прекращались, они и сейчас там идут. И мирное население по-прежнему страдает.
У нас перед городом есть часть, в поселке Веселая гора. Там блокпост ополчения. Через реку Северский Донец проходит граница — с другой стороны пост нацгвардии. И у них танк Т-64 стоит, развернутый дулом на наш блокпост. И вот уже в дни перемирия к этому танку подъехал второй, стал обстреливать нашу территорию. Но не блокпост, а дома мирных людей, которые за блокпостом. Разрушили четыре дома. То есть в блокпост просто невозможно было промахнуться, но стреляли специально в жилые дома!
Я просил: «Лучше застрелите!»
— Как вы в плен попали?
— В июле, в двадцатых числах я решил повидаться с семьей, поехал на автобусе из Луганска в Алчевск. Там у меня были в то время жена и дочь. Националисты меня сняли с автобуса в поселке Сутаган. Заставили оголить торс, нашли синяк на правом плече. Я им объяснил, что строитель и это нормально на стройке, когда есть синяки. Но они решили, что я стрелял, что это отдача от автомата. А я не стрелял ещё, просто был на блокпосту, помогал жителям города. Синяку я тогда вообще не придавал значения. Они сразу волоком потащили, начали бить прямо перед автобусом. Били прикладами. У них есть такое развлечение, как они называют, «перезарядка автомата». Это ударить с такой силой, чтобы затвор перещелкнул.
Мне сказали, что я террорист, сепаратист. Били сильно, так, что я просил сам: лучше пристрелите меня. Затем сидел голый в сарае, руки за спиной в наручниках. Не кормили. Отношение — хуже, чем к собаке. Заходит один в балаклаве, пинает, спрашивает: «Живой ещё?», плюет в лицо, пинает снова, уходит. Потом другой заходит, снова бьют.
— Удалось сбежать или вас обменяли?
— Не думаю, что у меня были шансы на то, что меня обменяют. Процентов десять. Нам в обмен из плена отдают изувеченных наших ополченцев. У меня друга поменяли. У него шестнадцать ребер было поломано, руки переломаны, ноги тоже. А ещё они ловят мирных граждан и выдают за ополченцев, а ополченцев не отпускают. Тех, кого боятся, — не отпускают вообще.
Мне просто повезло. Там рядом поселок Юбилейный, где был наш блокпост ополченцев. Начали его обстреливать, и снаряд попал в сарай, где я был. Каменная стена обрушилась, я вылез и десять километров так и бежал до своих: раздетый полностью со сцепленными сзади руками в наручниках.
— Семья знала, что вы в плену?
— Нет, семья об этом ничего не знала. Вообще до конца августа — ни я про них, ни они про меня. Ничего. Связи не было. Очень за них переживал. Думал же, что в Алчевске. Потом только узнал, что они в Харьков уехали, потом в Сумы, затем сюда, на Урал, к брату моему. Вы, понимаете, я бы остался там, с ребятами, но как тут жена с детьми без меня?
А на снарядах: «Чем могли — помогли»
— Были случаи, когда противники переходили на вашу сторону?
— Да, у нас в ополчении есть ребята, которые сбежали из нацгвардии, из вооруженных сил Украины, и перешли на нашу сторону. Ребят из ВСУ используют как пушечное мясо. Их могут бросить в поле, их не кормят. Было такое, что ВСУ-шникам мы отдавали свои пайки, давали свои сигареты, потому что это просто ребята, которых силой заставили пойти в нас стрелять.
И, когда ВСУ нас обстреливали, мы находили много снарядов-отказников, то есть таких, которые не разорвались, потому что из них вывинчен взрыватель. Это те же «ураганы», те же «смерчи», но они прилетали к нам и просто втыкались в землю. А на снарядах написано — и на украинском, и на русском языках: «Чем смогли, тем помогли». То есть люди есть разные. У них есть приказ стрелять, но они сознательно выкручивают взрыватели и бросают на нас болванки, чтобы не убивать, не разрушать.
— Наёмников много?
— Там служат и поляки, и немцы, и негры… Карательные батальоны финансируют олигархи. «Азов» и «Айдар» — Ляшко. «Донбасс» — Коломойский. Еще один батальон, кажется, «Донбасс –2» — комик есть такой, слышали, наверное, Зеленский, из команды КВН «Пятый квартал»? Интересно, что он заявлял, что сам пойдет нас стрелять, а когда повестка ему пришла, уехал в Россию, сниматься в фильмах.
«Лиса» рада маскхалату
— А у вас есть ребята из России, других государств?
— И у нас были добровольцы и из Франции, и из Бразилии. Я общался со многими. Был, например, парень из Мурманска. Я говорю: «Ты зачем приехал? У вас там всё спокойно. Я понимаю, зачем мы здесь воюем. А ты?» А он говорит: «Я посмотрел по телевизору, что у вас здесь происходит и что эти сволочи в Славянске творят, взял билет до Луганска, приехал сюда и записался в ополчение». Есть люди, которые ненавидят фашизм. И поэтому едут к нам.
Добровольцы приезжают из Белоруссии, из России. Вот девочка одна у нас из России, снайпер, кажется, по позывному Лиса. Она молодая, лет 25. Ей, когда день рождения отмечали, маскхалат подарили, так она ему так радовалась!
— А вам платят что-нибудь за участие в этой войне?
— Нам дают содержание денежное, немного. На сигареты хватает, на средства гигиены. Не больше. Мы ж не за деньги воюем! Мы за город свой, за семьи свои. Это не тот вариант, когда люди идут воевать за деньги. Вообще не тот вариант!
— Но люди же, как везде, разные есть. Мародёры, наверное, встречаются?
— Есть. Сам ловил. Например, в Камброде, в районе Луганска, залезли двое и вытаскивали жилую технику из частного дома. Сосед пришел собачку покормить, его шуганули, он вышел на дорогу, где ополченцы ездят, остановил нас, мы пошли, поймали. Пьяные. Непонятно, зачем лезли. Если продать технику, так ни у кого ж денег нет. Магазины продуктовые даже не работали.
Передали мародеров, куда нужно, пусть судят по законам военного времени.
А ещё был случай, когда диверсионная группа проникла на нашу территорию, обстреляла. Мы приехали, узнали откуда, люди показали. Заходим в дом, там бабка с дедом. Спрашиваем: зачем пустили? Вы понимаете, что по вашим соседям стреляют? Они не скрывают, говорят, что им за это дали пять тысяч гривен. А я этого понять не могу! Там же по обычным жителям диверсанты стреляют. У меня знакомую, беременную так убили. Её за что? Женщина ждала ребенка….
Выбрали мирное правительство
— Почему и в ЛНР и в ДНР поменялось руководство? Были поначалу одни лица во власти, теперь другие.
— Это не просто смена одной власти на другую. Просто мы устали от войны. Были у нас военные власти, а теперь, после объявления перемирия, люди стремятся вернуться к мирной жизни. Мы не хотим войны, хотим работать, водить детей в сады и школы. Сейчас нужно правительство, которое будет строить мирную жизнь. У нас остался военный министр, на случай военных действий. У нас сейчас прошли в ДНР и ЛНР выборы. Мама моя сказала, что шесть с половиной часов отстояла, чтобы проголосовать. И вот появилось новое правительство. И новые власти будут строить мир. С сентября возвращаются люди. С середины октября заработали восемь школ в Луганске. Ремонтируют жилфонд: крыши, окна стеклят. Они у нас почти на восемьдесят процентов выбиты в домах.
— В Новороссии действительно так хорошо относятся к России?
— ДНР и ЛНР мечтают быть с Россией. Мечтают буквально все — от малышей, которые бегают с флагами России, до стариков, которые рассказывают, что жили в Советском Союзе и до сих пор не понимают, что произошло.
— В сегодняшнем украинском правительстве вы видите адекватные силы?
— В данный момент их не видно. Какие адекватные, если в Верховную Раду прошла партия Ляшко, который сидел по статье «педофилия»? Я не хочу жить в стране, где педофил находится у власти. А Порошенко? Посмотрите, какой парадокс. Когда на майдане скакали, то кричали, что они против олигархов, но президент Украины Порошенко — олигарх. У него конфетная фирма, и мы те мины и снаряды, что на нас летят, называем «рошенками».
— Официальный Киев не признал ваши выборы…
— Я полностью за выборы в Новороссии. И мне нет дела, как относится к этому официальная Украина. Да, мы жили в одной стране, дружно. Но с момента майдана наши пути разошлись. Помните, как запретили русский язык? Вот смотрите, в России сколько национальностей. И им никто не запрещает говорить на своих языках, почему тогда не дают свободно говорить тем, кто это хочет делать на русском языке?
Еще один штрих, говорящий о различном понимании жизни в стране. Когда это всё началось у нас в Луганске и приехали четыреста человек захватывать дом облправительства, мы, увидев бегущую строку по телевидению «Кому небезразлично то, что происходит, приходите», пришли на площадь. Нас таких восемь тысяч набралось. Все безоружные. Те с автоматами, в нас стали стрелять и ранили несколько человек, но толпа просто захватчиков даванула. И знаете, что интересно? В том сквере, где все происходило, возле дома облправителства, ни одна плитка не выдернута. Это у них там, на майдане, всю брусчатку повыворачивали, а у нас никто ничего не попортил. Мы вообще не хотели воевать.
Мы хотим мира!
— Вы считаете себя украинцем?
— Нет. Знаете, я теперь не люблю, когда меня называют украинцем. У меня был случай, когда я в Луганске зашёл в магазин. А я живу недалеко от улицы Украинской. И продавец в шутку сказала: «Украинцы пришли». А я в ответ попросил меня не оскорблять. Конечно, не все такие на Украине, как в карательных отрядах. Там есть и те, кто адекватен. Им просто голову забили пропагандой, что Донбасс и Луганск — это боевики, которые приехали с России, что нас Владимир Владимирович вооружил. Дал нам автомат и всё — воюйте с Украиной. Но я житель Луганска. Я в нем живу. И ни за что бы не уехал, если бы не семья.
Украина и украинские власти сделали всё, чтобы появилась эта война. Теперь Украина ненавидит нас, а мы их. Моя двоюродная сестра, которая родилась в Луганске, переехала в Киев, и она была волонтером на майдане. Она за десять дней заработала там 240 тысяч, если на рубли перевести. А когда у нас начались боевые действия, позвонила и говорит: «Что вы выдумали? Нет такой страны — Новороссия. Не существует!». Я ей: «Да лучше жить в несуществующей стране, чем в стране, которая тебя ненавидит, которая натравливает людей друг на друга и призывает к убийству!». А она в ответ: «Ну, раз ты живёшь в несуществующей стране, то значит и родственников таких у меня тоже больше не существует».
— Ополченцев в ЛНР много?
— В каждом доме ополченец есть. У кого брат, у кого сын, у кого дочери служат. Возраст у ополченцев от 18, потому что младше просто не берут. И до 72-х лет. Я встречал такого возраста ополченца из России.
— Луганск возвращается к мирной жизни?
— Да. Трудно было с питанием. Бывало, мы отдавали свои пайки мирным жителям. Если дали тебе кусок хлеба, а рядом дети голодные, так лучше самому не съесть. Сейчас всё потихоньку восстанавливается. Например, сеть магазинов, которая Коломойскому раньше принадлежала, теперь государственная, её переименовали в магазины «Народный супермаркет».
Возобновлена связь, можно звонить и в Луганск. У меня там брат в ополчении служит младший, друзья остались. Мама моя и жены мама….
— Что вы сегодня ждёте от России?
— Признания наших республик. Если признают нас, мы не будем стоять с протянутой рукой. У нас заводы металлургические, шахты. Мы готовы работать. Уже сейчас на заводах размещаются российские заказы. Не стали бы размещать, если бы продукция была плохая. Я бы так хотел вернуться в Новороссию. Моя специальность там будет сейчас нужна. Вот, думаю, дождемся второго ребенка…
Наташа, жена Виктора (мы о ней писали), тоже говорила о том, что хотела бы вернуться домой. Этим совсем не военным людям просто бы растить детей, строить дома… Получится ли?