Безо всякой «примеси»
Ирина Ивановна Кокурина живёт здесь с шестидесятых годов прошлого века. Но начиналась её биография в Удмуртии, в деревне Лялино. И помнит она её с восьми лет полностью как трудовую. Безо всякой другой «примеси». Деревня в двенадцать домов, колхоз. Круглосуточный и круглогодичный труд, подтверждающий поговорку: смена деятельности есть отдых. Крестьяне не отдыхают никогда, только меняется вид работ в зависимости от сезона.
Весной, с мая до июня, вывозили на поля навоз. Ни одни вилы нельзя было отнести на свой огород — всё в колхоз, на поля, чтобы только рос хлеб. А своя картошка уж как-нибудь. Взрослые нагружают телегу, выводят лошадь.
— Папа меня усаживал на телегу, соломки или сена подложит, вожжи в руки, выведет на дорогу, и едешь. В поле взрослые поклажу разгрузят, едешь обратно. А было заведено, что дедушка должен всюду быть первым и приехать первым. А мне тоже хочется «дедушком» быть, и обратно уже не сижу на телеге, а на ногах стою, за вожжи держусь. Раньше в полях ворота были, ворот не стало — столбы остались. Я разогналась, колесо за столб задело, меня сбросило. Вожжи не отпустила — так лошадь меня домой и приволокла.
Лето без выходных
— Война началась. Сразу отправили папу, через несколько дней — брата старшего. В школу я пошла, уже десять лет мне было. Не в чём было ходить, одежды не было. Летом на разных работах работали. Маленьких сначала пастушить заставляли, каждый день меняли, сегодня коров пасёшь, завтра овец, потом свиней. Целое лето так, без единого выходного. Если только заболеет ребёнок, тогда можно пропустить. А мне Господь такого здоровья дал, что без выходных работала. Мама да я работали. Дедушка старый, сестра болела, отец и брат на фронте. Всё давали по трудодням, и солому, и сено, и хлеб.
— А трудодень-то сколько длился?
— В шесть часов поднимали, в восьмом уже бежишь.
Как вспоминает Ирина Ивановна, особой темой всегда был сенокос. Взрослые впереди косили, после них дети растрясали вал травы рогатыми вилами. Это лет до одиннадцати-двенадцати. А с тринадцати уже учились косить. Деревня маленькая, поля небольшие, но всё надо посеять. Рожь, пшеницу, ячмень, клевер, лён, горох, гречиху — семь культур. Система называлась «семиполка». К осени пора жать идти со взрослыми. Лошадь жатку тянет, оставляет небольшие горсти, женщины снопы вяжут, а дети идут за ними, выгребают, чтобы ни один колосок, ни одна соломинка не осталась. Через год подрастали и уже сами вязали снопы.
— Боронили: взрослые пашут, мы за ними. Я не так большая была, мама меня на лошадь посадит, только следи, за чем идёшь. В сорок седьмом году мы уже и пахали, и уже всё-всё делали, всю работу взрослую. Никакого покоя не было.
В сорок седьмом году юных тружеников награждали медалями. Ирине было 14 лет…
Девки, работать!
— Стали мы большенькие. Вечером женщины уходили с поля, со скотиной управляться, а мы оставались до заката работать. Сядет солнце, идём домой с песнями. Бабы за ворота выйдут — девки песни поют, значит, домой идут. Мне было шестнадцать лет, закончила только пять классов. Не на что было дальше учиться. Мама не могла работать, папа погиб в сорок втором году, брат пропал без вести. Мы работали, молодёжь. Разбудят в 12 часов ночи, надо идти молотить зерно. Кто лошадей гонял, кто снопы подавал. Утром женщины управляться убегут, завтрак готовить, а мы оставались зерно веять, в мешки складывать, мешки грузить. Работа была очень тяжёлая.
— А люди вообще спали когда-нибудь?
— Утром пришли, позавтракали и опять на работу. Только вот в 9–10 часов вечера покушал, ложишься, до двенадцати спишь. Когда тебя начинают будить, тебе так жутко, так страшно. Заревём! Устали, спать охота. Когда молотишь, молотишь, только чуть остановилась молотилка, все попа́дали и спим. Минут пятнадцать, когда полчаса дадут. И опять: «Девки, вставайте! Работать». В поле был подобед. В семь завтрак, в десять подобед. Тут ты кусок поел–не поел, главное — спать! В обед кто как, если работал на лошади, вели лошадей на конный двор, конюхи их распрягали, кормили, поили. А мы в это время успевали на пруд сбегать, покупаться, если жара. А жары нет — какой там обед, скорее поспать!
Такая «привилегия» — лесозаготовки
В 16 лет зимой довелось девушке работать на знаменитых лесозаготовках. (На эту работу почему-то посылали опять же колхозников. Почему бы горожан не приобщить? Традиция поездок «на картошку» появилась значительно позднее. А зимний труд — это привилегия исключительно деревенская). Пилить подростки уже умели, для себя ведь приходилось тоже дрова заготавливать.
— Меня там женщина одна, видимо, пожалела, приёмщица. Позвала с собой работать, брёвна распиленные замерять. А зима, холодно. Снегу было ой как много! Во время войны зимы были больно уж снежные. Поскочишь в снег по пояс, оттуда еле выберешься. Надо к другому дереву бежать, надо к третьему. И так целый день. Вечером штаны на тебе не гнутся, все застылые. Жили на квартирах. Хозяйка баню каждый вечер топила. Помоемся, с себя всё выстираем, у печки высушится. Народу много, у каждого чугунок — оставят, из чего готовить, хозяйка сварит, вечером ужинаем.
Вера и верность
Дедушка Ирины Ивановны, Трифон Николаевич, перед войной только вернулся из заключения. А попал он туда… за веру.
Люди молились Богу и хранили церковные книги. Семью раскулачили, отобрали дом и всё имущество, оставили маленькую избушку. Книги хозяин сумел спрятать — в кровати с «двойным дном». При новом обыске откинули тюфяк и листок одной книги увидели, в щель высунулся. Арестовали главу семьи и отправили в Казахстан. Высланные ночами сторожили волов, жили в бараках.
— Его и посадили уже старенького. Рассказывал: «Волки завоют — кожа дыбом поднимается. А за все пять лет ни одного бычка не пропало. Каждый день с молитвой. И всё хорошо». Отца тоже забирали, но вернули обратно. Но отняли всё — одни у него были брюки тяжёвые, и те отобрали.
Всех детей в семье росло пятеро: трое сыновей и две дочери. Отец, Иван Трифонович, погиб под Ржевом. Одна женщина похоронила его под своим окном, и, когда сделали братскую могилу, его перезахоронили туда. Брата Ирины Ивановны не нашли, только знают родные, что был он танкистом. Ушёл на фронт в семнадцать лет. Пошёл учиться на тракториста, а лет мало, и он прибавил себе год. И тут война. А второй брат, наоборот, убавил год и остался в деревне, работал бригадиром. Ведь никого из мужчин нет, и старичков только двое. Вся работа на женщинах, на детях.
За лучшей долей
У колхозников ни денег, ни паспортов не имелось — одни трудодни. Решила семья Ирины Ивановны поменять место жительства. Люди, которые раньше уехали, посоветовали, и в 1960-м году семья перебралась на Урал, в Рудянку Сухоложского района. Поселили вновь приехавших в клубе, кто на сцене жил, кто в каких-то «забегушках». Ирина Ивановна, поскольку была в то время с ребёнком, шиковала в красном уголке. Работали опять же в колхозе, на тех же разных работах. Больше на складе зерна. Сын в детском саду, располагавшемся рядом, даже окна на склад выходили — и всё стоял у окна, знал, что мама там.
А затем приехали сюда, в посёлок Буланаш. Муж работал бурильщиком в Геологоразведке. Жене постоянной работы не было, ездила на элеватор, работала на почте. Доставка посылок на пятый этаж для женщины в положении — тоже не самое лёгкое дело.
— Принесёшь посылку, люди не отпустят, пока не распечатают и не угостят. Летом больше всего фрукты слали. А в 1968 году меня позвали в котельную, и одиннадцать лет кочегарила. Потом ещё шесть лет гараж убирала. Знакомые агитировали перейти на БМЗ — решила попытать счастья и пять лет там проработала.
На заводе жизнь другая, рабочие в почёте. Стали и медали вручать юбилейные. Ту, первую, медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» с переездами сохранить не удалось. Сейчас Ирина Ивановна относится к ветеранской организации БМЗ и постоянно ощущает доброе попечение её активистов. Поздравления с праздниками, добрые слова, когда и подарочки. Приятно человеку.
Что ещё можно сделать для этих людей, которые своей жизнью, своим здоровьем строили страну, по двадцать часов в сутки растили для неё хлеб? Только низко поклониться.
