Захожу в квартиру Марии Михайловны и сразу обращаю внимание на её работы, разложенные на мебели, развешенные по шкафчикам: связанные крючком панно, вышитые подушки-думочки — яркие цвета радостно преображают интерьер. Гостеприимная хозяйка сразу провожает меня на кухню пить чай, да так шустро начинает накрывать на стол, что невольно удивляюсь: человеку за восемьдесят, а она только на стул раз десять залезла и спрыгнула, как девчонка…
Среди икон — фотография
Родилась Мария Михайловна в Татарстане, в деревне Кулущи. Жила с родителями в своём доме. Отец Михаил Митрофанович Леонтьев служил в церкви, а мать Агафья Тихоновна Леонтьева работала в колхозе. Об отце и о детстве ей рассказывали бывшие соседи, сама она об этом и не помнит — ей было всего три месяца, когда репрессировали её отца. Единственную фотографию своего папы Мария хранит среди икон.
— Соседка Ольга Ивановна рассказывала мне, как возле дома стояли люди с ружьями и никого не пускали даже попрощаться, — вспоминает соседкины рассказы Мария Михайловна. — Забрали всю семью, потом нас с мамой вернули обратно, а отца я больше никогда не видела, даже не знаю, как и где он умер. Фотографию папы мне отдала одна женщина — она знала моих родителей. Фото было очень старое, зашито даже в одном месте, пришлось восстанавливать. Она же и рассказала, как я родилась.
Когда мать с маленьким ребёнком вернулись в деревню, у них уже забрали всё имущество, все вещи.
— Люди говорят, мы богатыми были, — сомневается женщина.
В семь лет девочка, как и все остальные дети, пошла в школу, но ей не дали проучиться даже дня. Её увели во время урока, тогда она не понимала, почему её забирают.
— Вдруг посреди урока зашли уполномоченный и бригадир, забрали меня, одну меня, больше никого, и увели горох теребить. Я пришла домой со слезами — так обидно было, а мама тогда по голове меня погладила и сказала: «Никогда не плачь, всегда улыбайся».
Эти слова матери ещё не раз в своей жизни будет вспоминать Мария.
Забегая вперёд, моя собеседница, немного смущаясь, рассказывает, что расписываться и писать первые русские буквы её научила дочь, когда пошла в первый класс.
За мать и за отца
Жила Агафья Тихоновна с дочерью где придётся, ютились в чужих пустующих домах. Потом мама Марии Михайловны вышла замуж повторно.
— Бабушки — мама и сестра отчима, меня не особо любили, поэтому большинство времени я жила у людей: у кого картошку окучивала, полола, у кого нянчилась, дрова возила, — вспоминает Мария Михайловна.
Выйдя замуж, Агафья Тихоновна родила ещё девочку и двух мальчиков. Последнего мальчика рожала, когда её мужа забрали на фронт.
— Мама после родов сильно заболела, врачей тогда не было, и она умерла. Мне тогда было тринадцать лет.
На руках тринадцатилетней девочки осталась сестра Анна четырёх лет, брат Георгий семи лет и самый младший мальчик Горий.
— Младшему-то два месяца было, когда он умер. Наверно, я его голодом заморила, — со слезами корит себя женщина. — Я картошку нажую и в рот ему положу. Да ведь не знала, как кормить, сама ребёнком была. Мне никто не сказал, что надо молоко давать, да и где брать-то было молоко…
Мария Михайловна не сдерживает слёз — вспоминает, как хотели у неё забрать брата и сестру.
— Они как заплакали: не отдавай нас, я и не отдала. Так и остались мы втроём. Работала я в колхозе днём и ночью.
Суп из горькой картошки
Будучи в семье старшей, Марии Михайловне приходилось быть своим брату и сестрёнке и за отца, и за мать, надо было как-то кормить младших. На поле в карман зерна не положишь — осудят за воровство, поэтому носила в лаптях, а сама на поле зерно ела.
— Встану в четыре часа утра, надену платье из мешковины, пойду наберу конопли, натолку в ступке, и этим детей кормила. Бывало, суп варила из недозрелой картошки — горький такой, но всё равно ели, больше нечего было, — вспоминает голодное время моя собеседница.
Тринадцатилетняя Маша пыталась устроиться на работу. Ходила к леснику, но когда она сообщила о своём возрасте, он её выгнал.
— В колхозе председатель — женщина строгая была, отругала меня и сказала: надо было говорить, что тебе семнадцать лет. Ну я потом так и говорила. Работать ходила за семнадцать километров пешком — лес валила. Жили где придётся, выжили ведь, до сих пор живу. Из родной деревни мне пришлось уехать на Урал, брат и сестра уже выросли. Потом брат приехал ко мне, а сестра осталась с родной бабушкой в деревне…
Ягодки-прихватки, цветочки-коврики…
Так Мария Михайловна оказалась в посёлке Буланаш. В двадцать два года вышла замуж, и через два года родилась у неё первая дочь Роза, а через некоторое время появилась и вторая дочь Рита. Рассказывая о свой семье, женщина впервые улыбнулась за всю нашу беседу…
Однажды Марии Михайловне вместе с мужем пришлось вернуться в свою родную деревню, чтобы забрать сестру. Оказалось, бабушка Анны (мать отчима) со своей родной сестрой обижали не только Марию, но и свою кровинку изводили, оскорбляли, унижали.
— Сами ни одной картошки с поля не собрали. Сколько бы Аня ни работала, всё никак не могла угодить, — возмущается Мария Михайловна.
Поэтому супруги решили забрать её к себе. Но при этом им пришлось пойти на хитрость.
— Уезжать пришлось обманным путём: я сказала, что заберу Анну на десять дней, и больше мы не вернулись. За билетами на поезд битва была — тяжело достать было. Сестра уснула на скамейке, а я ушла за билетами, прихожу, а она вся в слезах, думала, мы её оставили, — вспоминает о той тяжёлой поездке женщина. — Много обид было в то время… Бог им судья.
С момента переезда на Буланаш Мария Михайловна всю жизнь проработала, у неё много заслуженных медалей, но об этом она отказалась рассказывать.
— Зачем об этом писать? — недоумевает она.
Выйдя на пенсию, женщина не сидит на месте. В свои восемьдесят два года она даже огород держит, а дома шьёт, вяжет и вышивает. На её рукоделье смотрел бы и смотрел: красивые ягодки-прихватки, яркие цветочки-коврики, которые предназначены для стульев. Из всех работ мне особенно понравилась связанная гроздь винограда — совсем как настоящая. Это произведение Мария Михайловна подарила мне на память. Я повесила эту рукотворную виноградную гроздь на кухне: кто в гости приходит, обязательно ею восхищается…