Никакого догляду
Антонина Николаевна родом из Молдавии. Отец её был кузнецом, имел гектар земли, и, конечно, семья жила скромно.
В те времена с ребятнёй так не носились, не сюсюкались, как сейчас. По выражению моей собеседницы, «никакого догляду не было». Тоня окончила семь классов, больше не было; чтобы дальше учиться, в город надо ехать. Ситуация для сельской местности того времени типичная.
Девушка устроилась на работу к портнихе, работала у неё задаром, чтобы только научиться её ремеслу. Потом приехали вербовать молодёжь на работу в Россию. Мать не сразу отпустила, но молодёжи набралось много, и поехали-таки.
Брось ломик!
Привезли новых рабочих в Нижний Тагил, устроили в общежитие. Документов нет, пришлось писать домой, чтобы выслали хотя бы дату рождения. Выправили документы, работать стали. На три года вербовались, а прошёл год — началась война.
— На работу идёшь — у магазина очередь, не пробиться. С работы идёшь — в магазине-то уже и нет ничего. Работали почти что голодом.
Можно было купить коммерческий хлеб, но дорогое удовольствие. И, кроме хлеба, не было ничего. Работали на руднике, добывали руду. Задачей рабочих было делать дорожки, чтобы вагон мог поближе подойти для погрузки. Долбили дорожку ломиками.
— Я чуть не умерла там! Попала ломиком в кабель. Ох, и затрясло меня! Слышу, что все кричат: «Брось ломик, брось!» А не могу бросить. Не бросила, пока ток не выключили.
Старичок с косой
Антонина решила попытать счастья по деревням, поискать работу в колхозе. В одном председатель сказал: «Кормить нечем!» Пошла дальше, три деревни прошла за день, и никто не принял.
Вечером попросилась ночевать в избушку к бабушке какой-то, та не пустила. Война, люди всего боялись. Вышла в поле, нашла кучу соломы, там и устроилась. Ну какой сон — такой-то голодной? Как только рассвело, дальше пошла. В следующей деревне председателя нет на месте. Куда ещё податься? Побрела просто прямо. Навстречу старичок, траву идёт косить.
— Ты куда идёшь?
— Да вот, работу ищу.
— А куда ты пойдёшь, там и деревни дальше нет. Ферма только колхозная.
И он написал записку, чтобы Тоню приняли на ферму. Чудной старичок, а его записок слушаются. Авторитетный, видно.
— Пришла туда, солнце уже закатилось. Дали мне муки, пахты, замесила тесто, на железной печке лепёшек напекла. И что, думаете, я поела? Не могу есть-то и всё.
А вы пробовали в лаптях зимой дрова рубить?
Определили работницу на постой в один дом. Проработала лето и осень. А зимой председатель отправляет на лесозаготовки. В чём пойти? Ни надеть, ни обуть нечего. Дедушка хозяин сплёл постоялице лапти, хозяйка дала чулки, телогрейку мужицкую, шапку. Вот так и пошла работать в лес. Все колхозники домой на выходные уходили, Тоне оставляли картошки, хлеба кусочек. И в казарме этой она одна оставалась. За работу заготовщикам давали 800 граммов хлеба. Когда перевыполнишь план — ещё добавляли хлебушка.
— Прихожу из леса в казарму, портянки к лаптям примёрзли. Вытащу ноги-то, грею у печки. Прожили там зиму, весной уже домой отпускали. Лето ещё проработала в деревне и вижу — уходить надо.
Когда устраивалась, спросили, на время или насовсем. Она догадалась сказать, что на время, а то считалась бы колхозницей и тогда никуда не уехать. Отпустили, документы выдали.
Проехать тихонько
В семи километрах от деревни шла железная дорога. Устроилась Антонина туда. Сначала рабочим, пути ремонтировали, потом путевым обходчиком поставили. Снова жизнь в казарме.
В комнатушке ничего нет, дрова для печки сама заготавливала. Как-то зимой купила и привезла из деревни на санках мешок картошки. Пока везла, картошка замёрзла. Что делать, ела мёрзлую, печёнки пекла. Зато выдали одежду для работы — валенки, фуфайку, шапку.
Работали люди честно, не пили, не прогуливали. Поезда шли с техникой для фронта, ещё везли тракторы, экскаваторы. Профессии этой никто не учил, как охранять пути. Один раз начальник показал — и всё. И, как говорится, всё своё ношу с собой — ремень, петарды, молоток, лопату, фонарь, флажок. Семь километров туда и столько же обратно. Если впереди волки завыли, поворачивала обратно. Но потом ведь снова надо идти. А однажды нашла кусок соли — целое богатство! С поезда упал.
— Иду как-то на смену, вижу: рельса лопнула, кусок отлетел. А я уже знаю, как установить. Ставишь три петарды через 200 метров. Слышу — поезд приближается. Бегу навстречу, показываю фонарём остановку. Затормозили, села тоже в поезд, поехали до места. Нашли кусок рельса, поставили на стык, поехал он тихонько-тихонько — и проехал. Дали потом награду мне за это, в трудовой записали, а я и не знала ничего.
Действительно, в арсенале Антонины Николаевны этой награды нет. Только запись в трудовой книжке: «Медаль за доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1945 года». И как же это он «тихонько проехал»? Состав вёз из Тагила танки…
Прощай, Поле Чистое!
Благодарностей в этой трудовой книжке много: за высокие производственные показатели, за социалистическое соревнование, премии. Одна из премий — в виде кофточки за 26 рублей.
После войны удалось Антонине съездить домой, в Молдавию, где в то время случилась сильная засуха. И она перевезла родителей на Урал. Жили в Старой Утке. Здесь встретила своего будущего мужа; Евдоким Алексеевич Слынько пришёл с фронта.
Уже семьёй переехали в Шалинский район, где работали на шпалозаводе. В то время многие ехали в химлесхоз, на сбор живицы, поскольку там неплохо платили. Подались туда, в Чистое Поле, и супруги Слынько. Квартирки там были, а дров не было. Вместе с ребятнёй дрова искали. Жена работала на окорке, муж бондарем, готовил бочки для смолы. Когда зимой окоряли деревья, по лесу ходили на лыжах, случалось видеть на снегу следы рыси. Тут, говорит Антонина Николаевна, надо сразу от этого места уходить.
Школы в той местности не было, детей возили учиться за 18 километров. Когда школьники выросли, все разъехались, молодёжь забрала с собой стариков. И Чистого Поля не стало. Ничего нельзя было и продать там, всё просто пооставляли и уехали. Семья нашей героини не стала исключением, переселилась в Красногвардейский.
Только не подумайте!
Но работа в химлесхозе продолжалась. На пенсию Антонина Николаевна вышла в 50 лет, как мать шестерых детей. Две «Медали материнства» с почётом хранятся в семейной сокровищнице вместе с юбилейными медалями в честь Дня Победы. При этом женщины того поколения ухитрялись держать полные дворы всевозможной живности, и у нашей героини были тоже и корова, и свинки-хрюшки, и гуси-лебеди, всё, как полагалось. И на всё у них хватало и сил, и времени.
Что мы, сегодняшние, можем выставить рядом с этим, чем конкурировать? За что нам можно дать медаль или хотя бы сказать спасибо? Чем оправдаем своё существование на этой земле?
Эти мысли всплывают в моей голове, когда я смотрю на бодрую, приветливую, опрятную и обаятельную женщину. С прекрасной памятью, стройной речью и принятием жизни такой, какая она есть. За всё время беседы она никого не осудила, ни на что не пожаловалась. Только спокойно излагала факты. Переживания связаны лишь с тем, чтобы её не сочли какой-нибудь бездельницей, которая каталась как сыр в масле и поэтому так долго живёт. Потому что в понимании этих поколений сибаритом быть позорно.
Что нажила за сто лет?
На традиционный вопрос «Как дожить до ста лет?» собеседница отвечает моментально и чётко:
— Работать надо!
Пафос? Ничуть! Жизненное кредо этого поколения. Да и с нашей современной, прагматичной точки зрения, это ведь резонно. Работа, движение, всё время на свежем воздухе, даже если скудная, но здоровая пища. Ни химии, ни курения, ни алкоголя. Правильный, конструктивный подход к жизни.
А что призадумались, Антонина Николаевна?
— Вот думаю, сколько я поездила с места на место! И ничего не нажила, только ребятишки одни…
Кокетничает. Не думает так на самом деле. Уютный дом, ясный ум, внуков-правнуков полна горница. Они-то и есть настоящее богатство, сколько ни отрицай. А честный труд, материнство и верность жизни заслуживают песни. Как и наши края, которые стали для этой изумительной женщины родными.
«Если жизнь сложилась, словно песня, значит, песня сложена про жизнь», — так поётся дальше в той известной советской песне.
