Церковь в селе Шогриш — Николаевская — по архитектуре, утверждают старожилы, повторяла один из московских храмов. Красавицей выглядела. О трех престолах, двенадцатиглавая, двенадцатиголосая.
Как строили церковь, не удержалось в памяти ни у кого из шогринцев. А вот историю с подвеской одного из колоколов, самого большого, еще помнят. К примеру, комбайнер Виталий Тимофеевич Свалов.
Без нынешней техники на такую высоту! Ну, конечно же, строители люди смекалистые: блоки, полиспасты и так далее. Когда колокол подвесили, нужно было поднимать язык. Виталий Тимофеевич назвал вес его — шесть пудов. Так вот, якобы эту штуку взял в руки один мужичок, взвалил на плечи и понес по ступенькам лестничным, налаженным с этажа на этаж внутри церкви, до самой верхотуры.
Виталий Тимофеевич эту историю слышал от отца, ныне покойного. А вот есть ли очевидец?
— Бабушка Анна должна помнить, — предположил рассказчик, — по годам она самая старшая в селе.
Анна Владимировна Щупова будто бы заранее готовилась к моему вопросу. Ответила сразу же.
— Неправду сказал Виталка. Не шесть пудов язык весил-то. Это же пустяк для такого колокола-великана. Двенадцать пудов. А вот как его поднимали, не помню.
Не помнила об этом и Александра Семеновна, ее подружка, слово которой явилось бы не менее авторитетным. Ей тоже девятый десяток шел. Старушки дали мне совет, единственный, кто может рассказать об этом — Петр Егорович Налимов.
Петр Егорович хорошо помнит историю с колоколом, рассказанную ему дедом, который мальчишкой бегал по строительным лесам вокруг церкви.
Так вот, одиннадцать колоколов уже висело. Самый большой, с восточной стороны — сто пудов. С западной — пятьдесят. Этим чистоголосым молодчиком, помимо служебного звона, отбивали время. Часы были не в каждом доме, вот церковный звонарь и сообщал селянам время. А в центре, на самой высокой маковке, было свободное место для двенадцатого, главного, колокола. Отлит он был по заказу Шогринского прихода в Нижнем Новгороде, на заводе братьев Приваловых. Фабричная марка значилась на колоколе. И был обозначен его вес — 305 пудов. Это около пяти тонн.
До Алапаевска колокол был доставлен по железной дороге. А дальше на лошадях. Дело было зимой. Специальные сани имели тормозную лапу. Где ехали с горы, придерживали, чтобы на лошадей не накатилось.
Перед селом в упряжке оставили только одного коренника — бурого жеребца. Впряглись люди. Кто за веревки, кто как. В шогринский приход входили Сарафаново, Налимово, Хайдук. Около четырех тысяч прихожан обоего пола. У церкви, со стороны нынешнего промтоварного магазина (тогда это была лавка купца И.И. Черенкова), были налажены леса и наклонный помост до самой колокольни. Через блок тянули веревками. На верху колокольни уселся церковный староста и подавал команду, дирижировал.
В этом месте рассказа Петр Егорович вдруг улыбнулся, видно, что-то забавное вспомнил. Так и есть.
Тянули, тянули. Ладно дело идет. Поднимается колокол. И вдруг застопорилось. Ни с места. Что случилось? Мужик, который был у самого блока, наверху, кричит оттуда: «Все, кто грешен, кто недобрым делом занимался, пусть выйдут, освободят себя от работы». Что тут началось! Женщины, которые знали о проделках своих мужей, о неверности, сами проявляли инициативу. Выталкивали из рядов. В селе ведь все на виду. Не скроешь. А с вершины торопит, шумит: «Все согрешившие вышли?».
— И много определилось таких? — спросил я, разделяя желание Петра Егоровича рассказать об этом эпизоде.
— Дивно набралось. Потом потянули за верёвки. Пошло опять.
Когда подвесили колокол, узнали хитрость шутника-верховода: закладывал в блок клин, стопорил.
Дело стало за языком. Вот здесь и нашелся доброволец. Петр Ионович Щупов, местный крестьянин. Взвалил на плечи двенадцать пудов и зашагал по ступенькам. Крепкий был. Руки — во! Петр Егорович показал, какой толщины были руки того богатыря, и его распростертая сухая ладонь составила примерно пятую—шестую долю окружности той руки, которая была «во!».
Мой собеседник помнит еще такой случай. Уже в двадцатые годы в их семье был откормлен боров. Центнера на два. На телегу не входил, пришлось рассекать его. Так вот, когда надо было вытаскивать из хлева этого боровка, помогал Петр Ионович. Он встал на выходе и, схватив за ногу, забросил тушу себе на плечо.
От Петра Егоровича я узнал, что жив сын этого крепыша. Признаться, я ожидал увидеть в сыне что-то от богатыря-отца. Иона Петрович Щупов после фронта работал шофером в ЕГРЭС.
Наверное, он заметил слабо скрытое удивление, что сын богатыря — не богатырь.
— У нас, пожалуй, в роду двое таких и было. Отец да вот его брат, дядя Семён. Оба были на метр восемьдесят ростом. Оба служили в гвардейском полку. Отец весил пять пудов 10 фунтов. Мускулист был. А дядя Семён — немного тяжелее.
Иона Петрович помнит кое-что об отце и дяде, но тогда он все воспринимал как обычное дело.
На торговой площади в Шогрише находились возовые весы. В пору многолюдья дядя Семён брал через плечо оглоблю, на оба ее конца помещал шесть гирь по два пуда, выходит, по двенадцать пудов с той и другой стороны, видно, крепкие были оглобли — выдерживали. С такой ношей, почти в четыреста килограммов, в сопровождении толпы «болельщиков» богатырь делал круг вдоль церковной ограды.
— Помню еще случай, — продолжал Иона Петрович. — Срубили у нас завозню, так в селе было принято называть амбар. Сруб был из добрых лесин. Подошли тятя с дядей Семёном. Не знаю, на спор уж или как. Попеременке один поднял за угол семь рядов, другой шесть. Вот только не помню, кто сколько. А насчет колокольного языка было так. Дядя сказал отцу: «Если ты, Петьша, не возьмешь, я возьму». Он был всё же моложе на два года. Я не помню, чтобы они обидели кого-нибудь. Правда, такой случай как-то произошел. У дяди Семёна была привычка: идёт рядом с человеком, разговаривает с ним и по плечу похлопывает. Так однажды один попутчик упал от хлопка. Еле отводились с ним. Напугался тогда дядя.
В 1937 году в «закрытую» годом раньше шогринскую церковь прибыла комиссия с полномочиями «разрушить старый мир». В немом окружении старух (тех, кто участвовал в транспортировке колокола!) выносили иконы и грузили, как дрова, в кузов машины. Сбили крест. Наступила очередь нарушить звоны. Спустить толком не смогли, а может, и не собирались. Грохнули колокола с верхотуры. Раскололись. Потом разбивали, увозили на переплавку.
…Великаны свершили чудо. Карлики превратили это чудо в развалины.