Они собрались — седовласые, согнутые бременем прожитых лет, с боевыми, трудовыми и юбилейными наградами на груди, но отнюдь не вызывающие жалость. Представители поколения победителей. Они выслушали приветственные речи, с удовольствием и волнением посмотрели короткий концерт, который приготовили дети возраста их правнуков. А потом началось главное, ради чего они пришли в музей — встреча за дружеским столом, как на привале после боя или похода. И здесь каждый рассказал о своей неповторимой молодости, страшной и прекрасной, если не лучшем, то самом ярком времени их жизни.
Ну, а нам, журналистам газеты «Всё будет!», осталось записать эти воспоминания. И опубликовать их — для потомков. Чтобы помнили.
Добровольный артист
Дмитрий Пантелеймонович Зобнин, когда началась война, был как раз в призывном возрасте. Его отправили в военное училище. У молодого человека на этот счёт были другие планы — попасть на фронт, но сбыться им было суждено только в 43-м.
— Тогда семь-то классов образованием называлось. Здоровье и образование позволяло, и меня отправили на офицера учиться — ну, командиром быть. Я экзамен сдал на «хорошо», но своим характером почувствовал, что слабоват командовать, и не согласился. Меня обратно в военкомат — направляют в Курган на авиамеханика учиться. А я решил на фронт — не стал учиться. И разведчиком был, и так, в пехоте. Немца приводил. Вот в Берлине не пришлось мне бывать — война закончилась, я уж дома был. Я этим и счастливый, что долго на фронте не был, в окружении не бывал: ранят и сразу в санчасть. Первый раз ранило в руку — собираюсь в санчасть. А товарищ рядом лежит и говорит: снайпер стреляет, ты сейчас не вставай. Я товарища послушал, а если бы встал, меня бы снайпер снял. А как стемнело, я ушел в санчасть, так и уцелел. Потом ещё ранен был, в ногу. Последнее ранение в 44-м было, в поясницу. Так что не приходилось мне в переделках-то бывать.
Смотрю на девяностолетнего солдата, слушаю его рассуждения о нынешней жизни, о политике, о том, как семь лет в интернате жил, — слушаю и удивляюсь: не приходилось? А в двадцать лет — на фронт. А ранения. А разведка. Не приходилось?..
— Я петь любитель, — обрывает грустные мысли жизнелюбивый ветеран. — Ты скажи там старшему, что я добровольный артист — по своему желанию.
На сцене начинается концерт.
На фронте не был, но воевал
Алексей Николаевич Андронов как-то даже смутился, когда я спросил у него об участии в Великой Отечественной войне.
— На фронте я не был. Да и призывался-то уже в 1946-м году, — рассказал ветеран. — Но воевать пришлось: служил я в Закарпатье — в Львовской области, а это самый центр бандеровского движения. Банды националистов были хорошо вооружены, это были настоящие воинские подразделения, с немецким оружием, даже с артиллерией. В 46-м выборы были, так они установили на возвышенности пушку и обстреляли избирательный участок. Вот с таким противником мне пришлось воевать аж до 1951 года.
После демобилизации Алексей Андронов не остался в родной Ульяновской области, а приехал в уральский городок Артёмовский. На воинский учёт сразу не поставили: упорно направляли на работу на буланашские шахты. Только после третьего отказа направили учеником слесаря в паровозное депо станции Егоршино. Три года работал слесарем. Потом, после обучения в Тюмени, — семь лет помощником машиниста. Такой тогда была подготовка рабочих кадров. Лишь получив такой опыт работы, стал машинистом локомотива.
С шестого класса в партизанах
Сергей Сергеевич Воронов — бывший партизан. Отряд, в котором он сражался с врагом, действовал на территории Калужской, Смоленской и Брянской областей. — Я ведь ещё дитём туда попал, — делится ветеран. — Ну что там — в шестом классе учился. Это было в 1941-м. А потом и 42-й, и 43-й… То связным был, то в разведку посылали, потом минно-подрывное дело освоил.
А закончил войну Сергей Воронов уже танкистом. В звании старшего сержанта.
Любимое занятие у Сергея Сергеевича — рыбалка. Прошедшей весной я видел его вместе с женой едущим на подлёдный лов на водохранилище Рефтинской электростанции.
Кроме того, он активно занимается физкультурой. Ежедневный маршрут его прогулок и даже лёгких пробежек — до станции Буланаш. Говорит, что с нетерпением ждёт наступления тепла, чтобы открыть купальный сезон на городском пруду.
Летали только ночью
Евгений Алексеевич Повереннов служил в бомбардировочной авиации дальнего радиуса действия. Он до сих пор в подробностях помнит полёты на бомбёжку военных объектов вглубь Германии и Восточной Пруссии, в том числе на Берлин и Кёнигсберг. Помнит, как самолёт после обстрела вражескими зенитками напоминал решето.
— Мы вылетали только ночью, потому что ЛИ-2 (такая у нас была машина, бомбардировщик) имела небольшую скорость — 220-250 километров в час, а истребители немецкие, мессершмитты — 690-710 километров. И вот, долетишь до цели — а там зенитки, истребители, прожектора и прочее. Трудно было, конечно, погибло много наших экипажей.
Рассказал, как встретил победу в Польше — война для его полка закончилась уже 1 мая 1945 года, после на боевые вылеты их уже не вызывали. Как он, будучи радистом, первым из лётчиков услышал то, что передаёт Москва: победа. И как четыре раза уже после Великой Отечественной участвовал в авиационных парадах в Тушино.
Евгений Алексеевич награждён боевыми медалями: «За освобождение Белоруссии», «За взятие Кёнигсберга», «За взятие Берлина».
После войны Е. А. Повереннов окончил Нижнее-Тагильский горно-металлургический техникум. Работал горным мастером на шахте Буланаш-2/5.
В четырнадцать наградили за войну
Валентин Петрович Изычев войну встретил подростком. Он знает, как быстро взрослели его сверстники.
— Война началась, остались старики да старухи, да наш брат молодой. Машины, лошадей хороших — всё забрали. Мы на коровах пахали и боронили. Работали сутками. Особенно когда уборка — день работаешь, ночью молотишь. В четырнадцать лет меня за войну наградили. Всё было. Голод пережили, а изобилие, как говорится, тем более переживем. Не надо никогда отчаиваться!
Снайпер
Владимир Георгиевич Лазуков в 1943 году, когда еще и 17 лет не исполнилось, был призван из Зайковского района, (ныне Ирбитского). И хотя о войне, как многие ветераны, вслух вспоминать не любит, все же не без нотки гордости в голосе говорит: «Я снайпер».
— Нас, вновь призванных, собрали из колхозов всех в один лагерь. Тогда как раз в Красноуфимске выпустили отучившихся снайперов, начали новый набор. Из лагеря призывников ребятишки-то многие ушли на фронт, а я был дневальным. Те, которые набирали в снайпера, как раз ко мне и подошли. Сказали: пойдешь в снайперскую школу. Спросили только, сколько у меня классов образования, а у меня семь классов было — значит подхожу, записали.
Владимиру Георгиевичу повезло. Он в первый же день попал в снайперскую школу, где несколько месяцев проходил обучение. Учили не просто стрелять из винтовки с оптическим прицелом, нужно было учитывать освещение и угол падения света, направление ветра, обучаться маскировке. Каждый день тактика и стрельба.
— Если бы в снайперскую школу не попал, так бы на фронт сразу, как остальных, тех, что вместе со мной из колхозов собирали, отправили.
В 1944 году вместе со своей пристрелянной винтовкой он был отправлен на передовую. Попал уральский снайпер под Минск, город тогда еще был под немцами. Потом воевал в Чехословакии и Восточной Пруссии.
— Вот в Восточной Пруссии меня и ранило. Я был в действующей армии, в 163 полку. В тыл к немцам не пробирались, пошли на нейтральную полосу. Пять человек со мной было в сопровождении, поддерживали. Я выстрелил, попал в немецкого снайпера. А потом не успел уйти, меня минами обложили, ноги перебило. Но ребята из сопровождения меня вынесли. Все: попал в госпиталь сначала один, потом другой — отвоевался. Война закончилась, когда я был в госпитале в Башкирии.
На фронт после экзамена
Мария Петровна Клепинина родом из Махнёво. Оттуда она, вчерашняя школьница, отправилась на фронт, где была медицинской сестрой — всегда рядом с передовой.
— Госэкзамен сдала, месяц поработала, и забрали в армию. В Латвии, в Литве мы были, войну закончили в Польше. Работала в полевом госпитале. Рядом бой идёт, нам раненых приносят, и мы перевязываем, обрабатываем — делаем всё, чтобы можно было отправить бойца в тыл. Профиль был тяжелый у госпиталя — суставы, кости. А все девочки семнадцати-восемнадцати лет. Сутками работали, сколько сил хватало. Тяжело было, всего не расскажешь.
— Женщины на фронте — это настоящие героини, — дополняет за подругу Маргарита Васильевна. — Мужчинам тяжело, а женщинам особенно.
Варежки от балерины
Маргарита Васильевна Уймина не воевала, но война всеми тяготами легла тогда на плечи 11-летней девочки.
— В четвёртом классе началась война. Осенью мы собирали колоски. Жара стояла. Нам дали пудовки, которые мы должны были насобирать полные колосков. Пудовка? Это ёмкость в два больших ведра с ручкой. Колоски собирали и сдавали на склад, там их молотили на зерно. В пятом классе только уроки заканчиваются, бежим на поле конопли — много ее сеяли, целые поля. Надо было сотку конопли вырвать одному человеку, ребенку. Рвешь её горстями, обиваешь о землю, потом связываешь в снопы. Завязывать очень тяжело было, да и рвать тоже. Коноплю возами возили на пенькозавод, в Зайково такой был, там ее обрабатывали и делали веревки. На следующий год, в 42-м, копали картошку. Голодали. Зимой картошки не хватало, так из мякины лепёшки пекли. Когда зерно обмолачивали, оставалась мякина. Зерно всё сдавали, только кое-как на семена оставалось, и колхозникам не давали. А мякину эту мы толкли в ступке, картошечкой разбавим, мама лепешки в печку поставит, испечет. Молока триста литров от коровы надо было сдать за год. Вот ели так: самовар на столе, чай с молоком и лепешки эти. Всё время, пока шла война, мы учились. В школе тоже немножко кормили: на обед, в большую перемену, давали похлёбку, по 200 граммов, просто картошечка подсоленная с водой и кусочек хлеба маленький. Летом мы собирали травы — крапива первая. Так что не болел никто.
Маргарита Васильевна вспоминает своё военное детство так, словно не прошло после него семь десятков лет, словно война ещё вчера испытывала на прочность этих бывших мальчишек и девчонок, став на несколько лет их жизнью. И пока в руках ветеранов дрожит не выпитая за погибших на войне рюмка, они в рассказе Маргариты Васильевны видятся все живыми. И её старший брат, которому к началу войны только исполнилось восемнадцать и который потом погиб под Краковом. И эвакуированная из Ленинграда балерина Евгения Михайловна с дочкой Олей, которые жили тем, что мама-балерина пряла из ваты пряжу и вязала варежки, за что колхоз выдавал ей три килограмма муки на месяц. И собравшиеся на гулянье селяне — 22 июня 1941-го.
— Колхоз только отсеялся. День был солнечный. В большом саду, который когда-то садил священник с учениками, всегда проходили гулянья. Уже некоторые люди выпили, расселись под кустами — из разных деревень съехались. Завклубом вызвали в район — радио не было. Мы его ждали-ждали, потом он приезжает, встает на стол и объявляет, зачем его вызывали: фашистская Германия напала на нашу Родину, и прямо сейчас начинается мобилизация. Женщины заплакали, все побежали по домам… А когда война закончилась, день был сумрачный, дождичек накрапывал. Радио уже было — тарелки такие были, по нему и сообщили, что война закончилась. Кто радовался, кто плакал, ведь у многих не вернулись близкие.
Обязательные сто граммов — за тех, кто не вернулся. Стоя.
Любая атака готовилась у нас
Павел Иванович Анучин. Сегодня ему уже 87 лет. Возраст немалый, и, хотя он не участвовал сам в боевых действиях, военную науку в морских войсках постигал во время Великой Отечественной.
В 1942 году был призван в армию, едва исполнилось 18 лет, и только в 1950 году демобилизовался.
— Я служил на Дальнем Востоке, во Владивостоке, в минно-торпедном отделе Тихоокеанского флота, сотая торпедная партия. Мы обеспечивали корабли оружием. Можно сказать, что любая атака на воде готовилась у нас на базе. Мы хранили, готовили к применению и выдавали силам флота морское подводное оружие, принимали меры для обеспечения качественного обслуживания и эксплуатации, эффективного применения.
В поле зрения этого рода службы — все соединения надводных кораблей и подводных лодок, поскольку повсеместно поставляется необходимый им боезапас: торпеды разных модификаций, минное и тральное оружие и вооружение, противолодочные ракеты, средства против подводных диверсантов…
Павел Иванович родом из Красноуфимского района, жить в Артемовский приехал после войны. В мирное время работал на ЕГРЭС электрослесарем.
Родина называлась Советский Союз
Афанасий Гаврилович Доможиров в довоенной жизни окончил десять классов, отучился в техникуме, работал токарем, слесарем. Когда началась война, ушёл на фронт, служил в артиллерийской разведке и, как сам говорит, «три державы воевал».
— Даже четыре, — поправляется ветеран, — в Болгарии, в Югославии был, в Венгрии, в Австрии. Медали за взятие Будапешта, Вены, Белграда. Эти вот — боевые. Война закончилась, мы как раз были в Австрии, на границе с Германией. Наша дивизия была краснознаменная орденов Суворова и Кутузова прорыва РГК. Понимаете, что это такое? Была сильная дивизия. Были у нас и «Катюши», потом «Андрюша» — кто воевал, знает. Нас называли «ратовские головорезы» — немцы по-русски так говорили. Мы были не головорезы, а защитники. Защищали мы свою родину — Россию. Тогда она называлась Советский Союз.