— У нас не заперто. И собаки нет, — предупредил он меня по телефону. Поэтому захожу без стука. И сразу встречаю хозяина: он сидит на вынесенном в коридор табурете — ждёт. Сам почти при параде (не хватает выходного пиджака с наградами, который он наденет потом, только для фотографии), с окладистой бородой, тросточка — больше для порядку.
Ивану Романовичу Скуратову сегодня исполняется девяносто, а он — орёл.
Про себя удивляюсь его речи и памяти. Нет, правда, и молодые позавидуют: говорит даже больше литературным, чем разговорным языком, а события помнит даже не по годам — по месяцам. Слушаешь его — будто книгу читаешь, про жизнь.
Родина
— Я родился в 23-м году, а Союз Советских Социалистических Республик образовался в конце 22-го. Так что я считаю себя ровесником СССР. Родился в Алтайском крае в Кулундинском районе, село Воздвиженка, в семье крестьян. Мать украинка, отец русский. Оба были направлены в Алтайский край на поселение во время столыпинской реформы. Всё, что происходило в стране, я помню лет с семи. Отец подвергся раскулачиванию. У него ничего не было — дом, лошади. Но один человек у него батрачил. Тогда так было — в основном, по злобе: кто-то на кого-то сказал, и всё. Раскулачивание я хорошо помню: комиссия приехала, люди собрались и аукцион организовали. Берут какую-нибудь вещь, называют цену, кто больше дал — тот забирает. Дом отобрали, мы остались в чём были. Мне было десять лет, да две сестры ещё (между прочим, все и теперь живы — всем за восемьдесят). Отца забрали. Перенесли-то мы много — и голод в 32-33 годах, ели что росло, и скитались по частным квартирам. Отца сослали в Хакасию в Абакан на поселение. В 34-м справедливость восстановили — дом нам вернули, но отец не вернулся, и мы в 36-м году уехали к нему в Хакасию. Там я окончил девятый класс, в десятый уже не пошёл, пошёл работать.
Война
— Меня досрочно призвали в армию, направили в Новосибирск в училище связи. Но я заболел малярией, и меня отчислили. Снова призвали через восемь месяцев, в августе 42-го. Сначала направили в Красноярск в артучилище, оказалось — перебор, направили в Днепропетровское училище. Была осень. Помню, у меня сапоги развалились, все остальные на уборке урожая были, а я сидел караулил вещи. Потом приехали из Томска, из училища — набирать тех, кто имеет среднее образование. Меня забрали, там три месяца учился, как раз шли бои под Сталинградом. Нас, курсантов, присвоив нам звание сержантов, направили в формировавшиеся воздушно-десантные войска. Таким образом, до 45 года я служил в воздушно-десантных войсках, которые направляли на выполнение особых заданий — или в тыл бросали, или плацдарм держали до прихода наших войск. Совершил шесть прыжков с парашютом, из них два с аэростата, один ночной прыжок. С 45 года нас расформировали и образовали 9-ю гвардейскую армию. Воевал в Венгрии, Австрии, Чехословакии. Демобилизовался в 47-м.
Награды имею — Орден Отечественной войны 1 степени, медаль «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Вены», «За Победу над фашистской Германией». Что только ни случалось на войне — чудом выжил. В последнем бою был тяжело ранен. Бои в основном с утра были. Час-два поспим, потом километров 20 пешком — где немец занял оборону. Вот незаметно подкрались — ура! — а немцы открыли сильный огонь. Начали отходить, командир вытащил пистолет — нас семь человек было — ни шагу назад, занимай оборону! Ну, мы заняли, а остальные отошли метров триста в лес — их видно было. А мы часа полтора отстреливались, не давали возможности немцам пройти. Несколько человек погибли, командира тоже застрелили. Потом наши подошли, мы побежали и выскочили прямо на немцев. Прошило меня очередью, я потерял сознание. Нас погрузили в «студебеккеры», а некоторые с раздробленными костями, дороги разбиты — как тряхнёт, люди кричат. Так в Будапешт нас довезли. Первые дни мне даже перевязки не делали — врачи не знали, что делать. Но рана затянулась. Все удивлялись, как выжил.
Похоронка
— Отец мой был на Воронежском фронте. Там наших потрепали сильно, и он попал в плен. На него пришла похоронка, я тогда ещё в училище был, мне сообщили, что отец погиб. А потом, я уже в госпиталь попал, получаю письмо — смотрю, почерк отца. Его освободили американцы, он был в Западной Германии. Кто в плен попадал, домой не отпускали, а отправляли на стройки, на поселения. Вот его направили сюда, на шахту Ключи. Так мы всей семьёй оказались здесь. И это у меня уже третье и постоянное место проживания.
Работа+семья
— Шестьдесят с лишним лет живу на Урале. Приехал — специальности нет, здоровье из-за ранения подорвано. В ЕГРЭСе работал диспетчером, кассиром. Между прочим, два года проработал корректором газеты «Артёмовский рабочий». Редактором был Бабуров, секретарём — Кожевин, с ними выпускали газету. Впоследствии был внештатным корреспондентом несколько лет, писал заметки. Но специальности не было. Тогда как раз открыли вечернюю школу, и в 48-м году я снова пошёл в школу. Учился и работал. Когда закончил десятый класс, мне было 26 лет. Поступил в горный институт, там и стипендия 400 рублей была, а по тем временам это деньги немалые. Очно учился, тридцати одного года закончил, поэтому поздно и семьёй обзавелся.
У нас здесь сейчас магазин и аптека, а раньше тут клуб был шахты Ключи. После первого курса я на каникулы приехал. На Дне шахтера сестра нас с Любовью Петровной и познакомила. Будущая супруга тоже путешественница — из Алма-Аты приехала. Жили через дом, только по ту сторону молокозавода. Стали дружить, а через год объявили, что мы муж и жена. Родилась дочь Надежда Ивановна. Жена окончила курсы учительские — стала учителем, преподавала биологию, химию. Третья школа, шестая — там закладывала пришкольный участок, немного работала во второй школе, в ШРМ.
А меня по окончании института направили в Челябинскую область в город Коркино. Там родилась младшая дочь Таня (которая сейчас с мужем приехала из Германии в гости). Переехали обратно в Артёмовский, жили у моих родителей, потом, в апреле 49-го, получили эту квартиру, в которой живём уже больше 50 лет. Здесь, на Ключах, дочери заканчивали вторую школу. Поступил в отдел капитального строительства, работал с Рубинштейном. Потом секретарь ГОРКОМа Гашков меня сагитировал на машзавод начальником ОКСа, я перевёлся. Через год перевёлся в буланашское шахтостроительное управление начальником экономического отдела. Потом в дорожно-строительную организацию нефтебазы. В 83-м вышел на пенсию. Нынешнее здание налоговой инспекции — моё последнее место работы: работал в торге, был куратором, наблюдал за строительством от имени торга, а БШСУ строило.
Увлечения
— Поехали мы в Сочи всей семьёй: мне курсовку дали, а семья, как говорится, зайцем. Там мы жили рядом с домом-музеем Островского. Отдохнули, возвращаемся — приходит извещение: выкупите пианино (я записывался в очередь на пианино), а мы после отпуска — гол как сокол. Давай искать деньги — взяли зарплаты наперед, ещё заняли. Пятьсот рублей пианино стоило, а зарплата была около двухсот. Но выкупили. Дочерей на вечернее отделение приняли в музыкальную школу. Я тоже десять уроков брал у частного преподавателя музыки. После этого сам учил, особенно военные песни.
А во время войны начал стихи писать. В 44-м целый месяц пролежал в госпитале, и попал мне в руки роман Пушкина «Евгений Онегин». Я его изучил, некоторые монологи наизусть знал. Под впечатлением этого произведения сам начал писать. Ну, я имел такое желание на литературное отделение университета поступать, но ведь зарплата маленькая… А сейчас одно увлечение — лечением занимаюсь, три-четыре раза гимнастику делаю, а то бы совсем не мог ходить. Читаю газеты — «Российскую», «Все будет!», телевизор смотрю — новости, передачи про здоровье, некоторые сериалы. Надо же голову-то немножко поддерживать!
Поколения
— 27 июня будет как раз 30 лет, как я на пенсии. У нас юбилеи: мне 90, дочери Надежде было 60, а Любови Петровне и младшей Тане через два года 90 и 60. Имеем двух внуков, три внучки, и наоборот — три правнука и две правнучки. Видите, вон на пианино фотографии — эти в Санкт-Петербурге живут. А это германские — это правнучка, вот это младшая Катя, в мае вышла замуж. Вверху — зять, Надежда и младший внук, они здесь живут. На моём юбилее семья дома соберётся…
Слушаю его большую жизнь, в которой он снова и снова возвращается к войне, вспоминая, как несколько раз попадал под прицельный огонь снайперов, как почти совсем оглох, когда в бою оказался рядом с подорванным складом боеприпасов, как в одном селе, притаившись от немцев на мельнице, потерял товарища, в которого угодила пуля. А вот он, Иван Романович Скуратов, выжил и столько мирных дел ещё сумел сделать…
Он отдаёт мне пять тетрадных листочков, исписанных размашистым почерком, где уместил всё прожитое, всё, что только что рассказал сам.
— Вот, ещё своей рукой написал, — говорит с гордостью.
Здоровья Вам, Иван Романович! И — не сдавать позиций, как на фронте.