Будем жить, мужики, будем жить.
Даже если и тридцатилетними
Будут заживо нас хоронить,
Прикрываясь красивыми бреднями.
(Из гимна Общероссийской организации инвалидов Союз «Чернобыль» России)
Роковые полминуты
Чернобыль прогремел в 1986-м: 26 апреля стало чёрной датой. Это число знают все. Но не все знают, что взрыв на четвёртом энергоблоке самой мощной в СССР Чернобыльской АЭС случился во время испытания оборудования.
Для такого эксперимента нужно было остановить реактор. Эксперимент считался простым и должен был показать, способен ли турбогенератор после прекращения подачи пара на турбину за счёт кинетической энергии обеспечить питание насосов до тех пор, пока аварийные дизельные генераторы не войдут в штатный режим работы, — возможный способ защиты реактора во время чрезвычайной ситуации. С 24 апреля началось постепенное снижение мощности реактора, а 26-го в 1:23:04, с опозданием в несколько часов, официально был дан старт эксперименту. Но он сразу пошёл не так, мощность реактора стала постепенно расти, в 1:23:39 показания приборов достигли критических величин, и оператор нажал кнопку аварийной защиты.
А ещё через несколько секунд прогремел взрыв, по силе эквивалентный пятистам бомбам, сброшенным на Хиросиму. Над АЭС поднялось радиоактивное облако, которое осело на большой территории Беларуссии, Украины, России. Так произошла самая крупная мировая техногенная катастрофа…
Николай Данилович Такмаков попал в заражённую зону осенью 1986-го.
— Мне было 39 лет, рядовой запаса. В сентябре 86-го вызывают в военкомат — говорят: военные сборы. И сразу на медкомиссию. Куда дальше, нам не говорили. Стали обучать на специалистов химиков-разведчиков, способы дезактивации изучали, и мы поняли, куда нас готовят. Через месяц, 4 ноября, нас посадили в машины и повезли на военный аэродром в Долгодеревенск под Челябинском, потом самолётом на Белую Церковь. Самолёт полный — битком. В Белую Церковь прилетели вечером, и снова на военные машины. А мне хотелось увидеть Украину — дома, яблони, думал, дезактивацию сёл делать будем…
Стоя в радиационной воде
Бывший жилой район — это городок Припять близ Чернобыля, возле которого и был в начале 70-х построен атомный реактор. Население Припяти до аварии насчитывало двенадцать тысяч человек. На следующий день после взрыва, 27 апреля, в спешном порядке началась эвакуация жителей. В последующие дни люди были вывезены сначала с 10-километровой зоны вокруг Чернобыльской АЭС, а затем — и из 30-километровой, которая стала считаться «зоной отчуждения». Здесь прекратилась всякая хозяйственная деятельность. До сегодняшнего дня точно неизвестно число эвакуированных людей, но по приблизительным оценкам более чем из ста населённых пунктов в 1986 году было эвакуировано около 115 000 человек, а в последующие годы было переселено ещё более 220 000 человек…
В бывшей жилой зоне Николай Данилович так и не побывал — строго запрещалось посещать когда-то населённый пункт Припять. Да и невозможно это было — дисциплина действовала военная.
— Рядом с тридцатикилометровой зоной стоял палаточный городок, в котором мы и жили вместе с военными, 25-й Киевской бригадой. Там заражённость не проверяли. А работали мы в промышленной зоне. Дёрн снимали, складывали его в контейнеры, их увозили на могильник, а территорию засыпали щебнем — с него легче смывать радиацию. Вся территория станции вкруговую защебенёна. В помещении плитку, мастику сдирали и всё выносили. Стены скребли. Из щелей всё выковыривали. Работали по времени, которое зависело от степени заражения этой территории. Норма — полтора рентгена в час, можно растянуть на день или получить сразу: если определили полтора рентгена на этом участке, то не более часа работаем. Из защиты — только респиратор. В защитной одежде работали другие — на крыше разрушенного четвёртого блока, кто осколки убирал. А у нас одежда — просто рабочая: приезжала АБК, там раздевались догола, оставались в одних портянках, надевали рабочую одежду по размеру, которая висела тут же, потом, после работы, её снимали, а персонал её проверял, если она сильно заражена, её утилизировали, если не очень, её чистили.
Разную работу приходилось делать. Однажды в помещение, за стеной которого как раз и находился разрушенный блок, стала поступать вода — понятно, что радиационная. Ко мне замполит подошел и говорит: «Николай, ты ведь знаком с насосами (а я же электрик и работал в водном управлении) — посмотри». Я пошёл в воду — смотрю, насос не работает, нашел поломку. Стал чинить. А на мне сапоги обычные и перчатки резиновые — пока работал, весь промок. Но починил, вода стала уходить. Потом за это благодарность от руководства получил…
Обречённая сорока
Чтобы демобилизоваться домой, требовалось накопить 22,65 рентгена, или, как говорит Николай Данилович, 25 БЭР (устаревшая единица, которая понималась как биологический эквивалент рентгена — ред.). Свои 25 БЭР Николай Данилович накопил за 39 дней. У всех ликвидаторов количество дней своё — кто-то накапливал эту дозу буквально за несколько дней, особенно те, кто участвовал в ликвидации последствий аварий в самое первое время.
Статистика говорит, что из шестисот тысяч чернобыльцев 31 умер в первые месяцы, около 80 — в последующие 15 лет, у 134 человек развилась лучевая болезнь, в 28 случаях приведшая к смерти, 60 000 ликвидаторов получили высокие дозы облучения…
Николай Данилович считает, что на самом деле дозу облучения он, как и его товарищи, получил больше, чем указана в выданной ему на руки справке ликвидатора. И это понятно: накопитель «работал» только в рабочее время, в остальные часы суток никто не фиксировал показатели дозиметра.
— Вот выезжаем мы на машине из грязной зоны. Не доезжая до Чернобыля, заезжаем на моечную станцию, потом замеряют фон машины — слышим, звенит. То есть мы ехали на зараженной машине. Её снова на мойку, а людей пропускают. Заражена дорога, и это растаскивается грязью, пылью. Хоть как мой эту дорогу, натаскивают снова. Или вот другой случай. Работали как-то на распредустройстве, и слышим — у забора сорока кричит и кричит. Раз, другой, третий приехали — она все там кричит и не улетает. Дай, думаю, с дозиметром схожу проверю. А она в нечистой зоне. Чем я к ней ближе подхожу — тем выше фон показывает, стрелка лезет. Видимо, что-то заглотила и уже даже летать не может, умирает.
Секрет есть
Домой Николай Данилович вернулся после нового года и 10 января вышел на работу, в Тобольское управление водного хозяйства, где работал старшим мастером. Говорит, никто особо не считал чернобыльцев героями. Вот и на работе сразу возникли бюрократические проволочки с выплатой денежной компенсации, полагающейся чернобыльцу: тогда сумма получалась неплохая, мы с Николаем Даниловичем прикинули — вышло 1350 рублей. Но ведь и она не стоит здоровья. Проблемы со здоровьем начались позже: головные боли, головокружение, давление.
Признание на государственном уровне пришло к ликвидаторам только в 2003-м: 22 мая рядового запаса Такмакова наградили орденом Мужества.
Осенью того же года Николай Данилович с женой переехали из Курганской области в Артёмовский на постоянное место жительства. Рыбак и охотник, он говорит, что скучает по лесостепи и большой реке Тобол. Правда, сейчас ружьё променял на удочку — буквально: подарил своё ружьё товарищу. Это желание возникло у него ещё там, на Чернобыльской АЭС, когда с крыши пятого блока он увидел бесчисленные стаи уток, кормящихся на заражённых озёрах. А рыбу вот ловит — для души. В этом деле Николаю Даниловичу везёт: всегда с уловом. Может, потому, что у него секрет свой рыбацкий есть.
— Секрет простой: есть такой ручейник — бабочка, сначала она в куколке, куколки висят у самой воды — так вот на эту гусеницу, которая живёт в куколке, и ловлю. Её вся рыба любит. Рыбу домой не беру. У меня садок, я с ним иду по берегу до Верхнего пруда, выпускаю улов — пусть там разводится. Не всякий понимает. Вот попался мне как-то окунь, а рядом мужчина с сыном рыбачат. Я тащу — те охают, пацан бегает вокруг меня. А я вытащил, отцепил окуня от крючка и отпустил его в воду. Мужик даже заругался и удочку смотал. Парень-то вроде: папа, ты куда? А он: не нужна мне такая рыбалка! На рыбалку езжу в Паршинку, к мосту. Был мотоцикл, я его отдал, сел на велосипед, чтобы педали крутить. Вообще-то я активный товарищ, живу — вроде стараюсь не унывать. Участок возле дома разбил, зелень сажу. Уже пятнадцать лет круглый год обливаюсь холодной водой: из крана воду не беру — она недостаточно холодная, иду на колонку с ведром, там ледяная, возвращаюсь к подъезду и обливаюсь. По врачам стараюсь ходить пореже, но сосуды чищу весной-осенью под капельницей.
Чего сейчас не жить!